Но это время не за горами. Сейчас известен тридцать один спутник Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна[123]. И ни один не был сфотографирован вблизи[124]. Недавно было принято решение называть объекты на спутниках во внешней Солнечной системе в честь мифологических персонажей всех культур. Однако очень скоро миссия «Вояджер» получит изображения с высоким разрешением около десяти из них в дополнение к кольцам Сатурна. Общая поверхность малых объектов во внешней Солнечной системе значительно превышает поверхность Меркурия, Венеры, Земли, Луны, Марса, Фобоса и Деймоса вместе взятых. С течением времени появится возможность, причем с достаточным запасом, представить все человеческие профессии и культуры, и я думаю, также могут быть созданы условия и для нечеловекоподобных видов. Сейчас работает, вероятно, больше профессиональных астрономов, чем в целом за всю документированную историю человечества. Я предполагаю, что многие из нас будут также увековечены во внешней Солнечной системе – кратером на Каллисто, вулканом на Титане, горной грядой на Миранде, ледником на комете Галлея. (Кометам, кстати, дают имена тех, кто их открыл.) Я иногда думаю, как они будут распределены – будут ли непримиримые соперники разделены и помещены на разные объекты и будут ли имена тех, чьи открытия были совместными, располагаться по соседству, вал одного кратера рядом с валом другого. Были возражения, что имена политических философов слишком противоречивые. Лично я был бы рад видеть два огромных соседних кратера с названиями Адам Смит и Карл Маркс. В Солнечной системе достаточно объектов даже для покойных политических и военных лидеров. Есть те, кто предлагал поддержать астрономию, продавая названия кратеров лицам, предложившим наивысшую цену на торгах, но я считаю, что это чересчур.

С названиями во внешней Солнечной системе есть любопытная проблема. Многие из объектов там имеют чрезвычайно низкую плотность, как будто они состоят изо льда: большие пушистые снежки от десятков до сотен километров в диаметре. Хотя объекты, упавшие на них, определенно оставят кратеры, кратеры во льду не сохранятся надолго. По крайней мере для некоторых объектов во внешней Солнечной системе названные детали рельефа могут оказаться кратковременными. Возможно, это хорошо: это дало бы нам шанс пересмотреть наше мнение о политиках и прочих и спасло бы нас, если национальный или идеологический пыл оставит след в номенклатуре Солнечной системы. История астрономии показывает, что некоторые предложения по небесной номенклатуре лучше проигнорировать. Например, в 1688 г. Эрхард Вейгель в Йене предложил пересмотреть привычные зодиакальные созвездия – Льва, Деву, Рыб и Водолея, которые имеют в виду люди, когда спрашивают, какой у тебя «знак». Вейгель предложил вместо них «геральдическое небо», на котором королевские семьи Европы будут представлены в виде их животных-покровителей: лев и единорог для Англии, например. Мне страшно представить описательную звездную астрономию сегодня, если бы эту идею приняли в XVII столетии. Небо было бы разрезано на двести крошечных кусочков для каждого государства, существовавшего в то время.

Наименование объектов Солнечной системы, по сути, не является задачей точных наук. Всю историю ученым на каждом шагу приходилось сталкиваться с предубеждением, шовинизмом и недальновидностью. Однако, хотя для хвастовства может быть немного рановато, я считаю, что астрономы за последнее время предприняли важные шаги, чтобы расширить номенклатуру и представить в ней все человечество. Некоторые считают это дело бессмысленным или по крайней мере неблагодарным. Но некоторые из нас убеждены, что это важно. Наши далекие потомки будут использовать нашу номенклатуру для мест, где они живут: на кипящей поверхности Меркурия, на берегах марсианских долин, на склонах вулканов Титана или на оледенелых пространствах далекого Плутона, где Солнце появляется на небе как точка яркого света в полной темноте. Их мнение о нас, о том, что мы лелеем и чем дорожим, может во многом определяться тем, как мы называем спутники и планеты сегодня.

Более трех сотен лет назад Антон ван Левенгук[126] из Делфта исследовал новый мир. Рассматривая густой сенной настой в свой первый микроскоп, он с удивлением обнаружил, что в нем полно крошечных существ:

«24-го апреля 1676 г., по чистой случайности рассматривая эту жидкость, я с большим изумлением обнаружил в ней огромное количество различных мельчайших анималькулей[127]; некоторые из них были в три-четыре раза больше в длину, чем в ширину. Толщина их была, по моему суждению, не больше волосков, покрывающих тело вши. У этих существ были очень короткие, тонкие ножки, торчащие из головы (хотя я не мог различить у них голову; я говорю о той части тела, которая всегда была впереди во время движения)… Их тело заканчивалось четкой глобулой и, я полагаю, задняя часть была слегка расщеплена. Эти организмы очень забавно перемещаются и часто вращаются».

Этих крошечных анималькулей никто никогда раньше не видел. Но Левенгуку не составило труда понять, что они живые.

Два столетия спустя на основе открытия Левенгука Луи Пастер разработал микробную теорию возникновения заболеваний и заложил основу современной медицины. Левенгук не преследовал практические цели, это был чисто научный интерес. Он сам и не догадывался о практическом применении своих исследований в будущем.

В мае 1974 г. Королевское общество Великобритании собралось для обсуждения темы «Распознавание внеземной жизни». Жизнь на Земле развивалась в ходе медленного, мучительного, пошагового процесса, называемого эволюцией путем естественного отбора. Ключевую роль в этом процессе играли случайные факторы: например, какой ген в какой-то момент мутировал или менялся под воздействием ультрафиолетового излучения или космических лучей. Все организмы на Земле адаптированы к их естественной окружающей среде. На какой-нибудь другой планете под воздействием других случайных факторов и в непривычной для нас окружающей среде жизнь могла эволюционировать по-другому. Если бы мы, например, приземлились на Марсе, распознали ли бы мы местные формы жизни?