— Могу сказать точно, потому что обычно я внимательно слежу за временем. И в тот момент я подумала, что если немного поспешить, у меня еще есть возможность бросить письма с вечера, чтобы их разослали с утренней почтой, несмотря на то что ящик находится довольно далеко. Но я все-таки заставила себя выйти, ведь два письма надо было отправить еще на прошлой неделе, хотя, видимо, не так уж важно, посылать их утром или вечером, но каждый делает, что может.

Стэгг подавил раздражение.

— Но вы так и не сказали нам, мэм, в какое время вышли из дома?

— Это было в двадцать пять минут одиннадцатого. Я поставила чайник, чтобы выпить на ночь чашку кофе, и…

— А когда вернулись?

— Без двадцати одиннадцать, мистер Стэгг. Только тут я обнаружила, что у нас нет кофе, обычно я варю его на воде или молоке, но в банке не было ни крошки. Уверена, дело не обошлось без миссис Фиске, я с ней об этом еще поговорю, и я знала, что Эндрю рассердится, потому что он любит, чтобы кофе подавали без четверти одиннадцать, минута в минуту. Я побежала в дом миссис Фил поте, чтобы занять немного кофе, это было единственное, что пришло мне в голову, а она такая болтушка, вы не представляете, некоторые люди могут часами трещать без умолку, даже дыхания не переведут. Не знаю, как им это удается! Короче, было уже одиннадцать часов, когда я приготовила кофе, отнесла его в комнату Эндрю, и тут… тут я его нашла. — И она промокнула глаза платком.

— Еще один вопрос, мэм, — произнес Стэгг, воспользовавшись секундной паузой. — Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы желать зла вашему мужу?

В ответ на него обрушился поток слов, содержавший, однако, мало полезной информации и не дававший никаких намеков на возможные мотивы преступления. Последний вопрос был чистой формальностью, и, задав его, Стэгг решил, что больше его ничто здесь не удерживает. Он поднялся и бросил выразительный взгляд на Фена, который, с трудом стряхнув с себя сонную одурь, послушно последовал за ним.

Стэгг пробурчал:

— Вы оказали нам большую пользу, миссис Лав. — Но эта фраза прозвучала так фальшиво, что он невольно покраснел. — Нам пора идти. Постарайтесь немного отдохнуть.

— Вы… вы увезете его?

— С вашего позволения, мэм. — Стэгг замялся. — Не знаю, есть ли у вас какой-нибудь друг, который может остаться с вами на ночь…

— Не волнуйтесь. — В голосе вдовы прозвучала неожиданная твердость. — Со мной все будет в порядке. За последние сорок лет это первый раз, когда я смогу побыть наедине с собой. У

У ворот они встретили сержанта, констебля и полицейского врача.

— Мы занесли его внутрь, — сообщил врач, указав на машину «Скорой помощи». — По-моему, нам всем пора спать.

Стэгг щелкнул кнопкой своего фонарика.

— Вы правы, — кивнул он. — Даже не знаю, сделал ли я все, что требовалось? Как я уже говорил, это не совсем мой профиль.

— На мой взгляд, — произнес Фен, — вы справились замечательно. Особенно в такой затруднительной и деликатной ситуации.

Стэгг немного повеселел:

— Вот и хорошо. А что вы сами думаете об этом деле?

— Лава могли застрелить, когда его жена ушла из дома. Хотя, если убийца использовал глушитель…

— Все говорит за то, — добавил Стэгг, — что Лава убили раньше, чем без четверти одиннадцать, когда жена обычно приносила ему кофе. Я хочу сказать — если преступник знал его распорядок дня. В кабинете стояли две чашки, значит, миссис Лав пила свой кофе вместе с мужем. Ладно, я поразмышляю на досуге, сэр, а завтра мы все обсудим.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Фен, выяснив, как добраться до дома директора, отправился своей дорогой, чувствуя себя совсем измученным. Садясь в машину, он с содроганием вспомнил, что впереди его ждет самая глухая пора ночи — время, когда обычно умирают больные люди. Он погрузился в глубокую задумчивость и оставался в этом состоянии, пока его автомобиль мчался сквозь ночной мрак.

Утро актового дня выдалось солнечным и ясным — редкий случай, очень порадовавший директора. По крайней мере, теперь ему не придется в спешке переносить уличные мероприятия под крышу. Небо оставалось безоблачным и после завтрака, когда Фен рассказал директору обстоятельства смерти мистера Лава.

— До чего все это скверно и досадно, — сокрушенно пробормотал Стэнфорд. — Я всю ночь не сомкнул глаз. Чувствую себя как пьяница с похмелья, только голова абсолютно ясная — наверное, чтобы четче сознавать весь этот ужас. Кстати, надо не забыть написать Габбитасу, что нам нужны два новых учителя. — Он сделал глоток кофе. — Господи, как я не люблю перемены! Порой мне кажется, будто от них лишь зло. Не сомневаюсь, что в раю все пребывает в полной неподвижности.

— Перемены — основа всякого прогресса, — устало заметил Фен.

Во время завтрака он обычно был не в форме.

— Об этом я и говорю! — подхватил директор. — Любые перемены — чистое зло, по крайней мере в материальном смысле. Все эти так называемые естественные потребности — уж не знаю, почему — требуют внутреннего равновесия. Стоит нам нарушить старый баланс, как происходит болезненный переход к новому. У человека есть велосипед, и он доволен. Потом он начинает хотеть машину — и становится несчастным. Прежнее равновесие между ним и его желаниями нарушено, и он не успокоится, пока не получит то, что хочет. И так до бесконечности.

— Я склонен думать, что удовлетворение или неудовлетворение желаний никак не влияет на общую сумму человеческих несчастий, — возразил Фен. — История доказывает: они всегда остаются примерно на одном и том же уровне, если не качественно, то количественно. Наука избавила нас от чумы, но наградила атомной бомбой. Филантропия выступила против непосильного труда, однако заменила его ужасами политиканства. Мы можем выбирать между двух зол, только и всего.

— Вы пессимист, — вздохнул директор. — Впрочем, сейчас не подходящее время для философии. У вас есть идеи насчет этих убийств?

— Кое-какое подозрения. Но мы пока не собрали всех необходимых данных.

— Да. — Стэнфорд допил свой кофе и закурил вишневую трубку. — Пожалуй, я пойду к себе и переоденусь. Вы весь день будете в парадной форме?

— Нет, сегодня слишком жарко. Только на время выступлений. Кстати, у вас не найдется лишнего каталога школы?

— Есть один, на столике в прихожей, — ответил директор, направляясь к двери. — Можете его забрать.

Он поднялся наверх, а Фен взял книжицу и устроился на террасе, наслаждаясь ранними лучами солнца, пробивавшимися сквозь туман, и звонким щебетом птиц. Каталог школы выглядел как маленький буклет в желтой обложке. На три четверти он состоял из списка учеников, но Фен не обратил на них внимания, сосредоточившись на первых трех страницах, где содержались фамилии, адреса и телефонные номера учителей и другого персонала школы. Больше всего его интересовали начальник службы подготовки младших командиров, его заместитель, казначей, библиотекарь, секретарь директора, заведующая медицинским центром, санитарный врач, владелец школьной лавки, старший смотритель стадиона, привратник и плотник. Фен заметил, что в список не включена домашняя прислуга, но для него это было неважно. Он достал карандаш и начал рисовать на полях рунические знаки.