О месте и времени проведения застолий сказать ничего нельзя. Обстановка их выдуманная: часто они проходят среди деревьев с трепещущей листвой — судя по яркому свету, в парке средь бела дня. На других картинах венки и ленты, веера и оружие, развешанные на невидимом фоне, создают обстановку идеального триклиния. Но в гробнице Голини пир двух братьев — Arnth Lecates и Vel Leinies, за приготовлением к которому мы только что наблюдали, проходит при свете шести свечей, установленных в двух высоких канделябрах.

Чаще всего на ложах изображены мужчина и женщина — несомненно, законные супруги. Мы уже говорили о том, что участие в пирах этрусских женщин было правом, в котором отказывали гречанкам: в Афинах только куртизанки возлежали на пиршественном ложе рядом с юношами. Даже дома супруге было позволено лишь сидеть рядом с ложем обедающего мужа. В конечном счете под влиянием Греции такие правила поведения установились даже среди этрусков, и на фреске из гробницы Щитов в Тарквиниях, памятнике III–II веков до н. э., Velia Seitithi скромно сидит на ложе, в ногах у лежащего Larth Velcha. Однако она ласково касается рукой плеча супруга, а другой рукой протягивает ему взятый со стола плод. Ее жест исполнен той же печальной нежности, что и трогательный порыв супруга из гробницы Расписных ваз, построенной тремя веками ранее: взяв жену за подбородок, он поворачивает ее лицо к себе, чтобы в последний раз заглянуть в ее глаза. Но надо признаться, что на других изображениях, например в гробнице Леопардов, юные гости, увенчанные миртовыми венками, беззаботно наслаждаются вином и флиртом. Мужчины со смоляными кудрями и светловолосые женщины одеты в чудесные многоцветные накидки; один, держа двумя пальцами сверкающее кольцо, показывает его своей завороженной подруге; соседняя пара одновременно повернула голову, чтобы взглянуть на обнаженного Ганимеда, проходящего мимо с кувшином вина, — сплошное заигрывание, светская болтовня, вспышки желания.

Посидоний, описывая роскошь этрусских застолий, особенно восхищался яркими вышитыми покрывалами, которыми застилали ложа. Это, вне всякого сомнения, те же милетские шерстяные ткани, что покрывали плечи танцоров. Цицерон обвинял Берреса, претора-взяточника (кстати, окончание его имени говорит об этрусском происхождении), в том, что он воровал шерсть у жителей Милета и превратил все дворцы благородных сицилийцев в мастерские, в которых ткали пурпурные ковры, «будто ему нужно было застелить не три, а триста лож в каждом триклинии в Риме и на загородных виллах великолепными покрывалами (stragula vestis) и всеми прочими тканями, коими украшают застолье». Посидоний пишет о strômnai antheinai, но мы не станем исходить из этимологии этого прилагательного (anthos — «цветок») и переводить словосочетание как «покрывала в цветочек». На этрусских росписях часто показаны ткани с цветочным узором, но antheinos, как и его синоним poikilos, чаще означает материю, вышитую разноцветными нитками, как, например, покрывала из гробницы Леопардов, расчерченные на мелкие красные квадраты, обведенные синей каймой. Так было модно в начале V века до н. э. Позднее, на рисунках из гробницы Щитов, основным цветом станет пурпурный, но узоры останутся геометрическими.

Посидоний пишет и о том, что в распоряжении пирующих было множество разнообразной посуды из серебра. Мы уже цитировали стихи тирана Крития, прославлявшего бронзовые изделия и «фиалы тирренов, покрытые золотом». Фиалы — это небольшие плоские чаши с выступом в центре, служившие для возлияний богам. Мы также неоднократно упоминали о ситулах, тазах, амфорах, кувшинах, чашах, кубках из позолоченного серебра или из чистого серебра, иногда с гравированным или выпуклым чеканным узором, найденных в княжеских гробницах VII века до н. э. в Ветулонии, Цере и Пренесте. Серебряная посуда из гробницы Реголини-Галасси помечена именем владелицы, которая, судя по всему, придавала ей особую ценность.

Однако свидетельство Посидония относится к гораздо более поздней эпохе и, увы, не подтверждается никакими археологическими данными. Ни на росписях, ни среди утвари в гробницах мы не обнаружили после VII века до н. э. «большого числа всевозможных серебряных сосудов», которые философ видел на столах этрусков. Разве что на фреске из гробницы Расписных ваз в Тарквиниях (конец VI века) белизна большого киликса в руке одного из пирующих наводит на мысль, что он был серебряным. В основном художники изображают керамическую или бронзовую посуду. Изучение предметов из некрополя Цере только подтверждает этот вывод: количество аттической керамики значительно превосходит число металлических изделий. Кажется, что столовое серебро к тому времени исчезло из домов этрусков. Может быть, причина тому в обеднении народа, который оказался отрезан от центров добычи серебра, в частности в Испании? Или же скупость не позволяла этрускам жертвовать дорогостоящими вещами ради мертвых? А может быть, любовь к керамике, привитая Грецией и давшая пышные всходы, породив непрерывное производство терракотовой посуды — от архаического буккеро, покрытого черным лаком, до изделий горшечников из Арретия, покрытых красным лаком, — превратилась во всепоглощающую страсть?

Все эти причины могли существовать одновременно, а переплавка — довершить дело. Однако отметим, что пристрастие к серебру не исчезло совершенно в Южной Этрурии, в особенности в Орвьето и в Больсене, где в IV–III веках до н. э. изобрели посеребренную керамику: яркая краска создавала иллюзию напыления серебра.

Лишь начиная с III века до н. э. Этрурия, ставшая частью римского мира, начала пользоваться выгодами от завоеваний и оставлять себе часть огромного количества роскошной посуды, которая отныне поступала в Италию. В комедиях Плавта, написанных после Второй Пунической войны, показано богатое столовое серебро в домах знати. «Всякому свое подходит», — говорит раб Стих:

Этрусские лукумоны вновь принялись пить из серебряных скафий, канфаров и батиок[39], привезенных из Александрии или изготовленных местными мастерами, выведенными из творческого оцепенения и охваченными духом соперничества. В 206 году до н. э. Сципион Африканский привез из Испании более 14 тысяч фунтов серебра, не считая серебряных монет. В 189 году его брат Луций, празднуя триумф после победы над Антиохом, выставил на всеобщее обозрение 1023 фунта золотой посуды и 1423 фунта серебряной. В 161 году до н. э. один из законов против роскоши запретил знатным горожанам, участвующим в пирах во время Мегалезийских игр, приносить туда серебряной посуды более чем на 100 фунтов. Стоит ли удивляться, что одна из редких этрусских гробниц, озаренных слабым отсветом серебряной посуды былых времен, — усыпальница Larthia Seianti в Кьюзи — была датирована по римскому унциальному ассу с головой Януса, относящемуся, самое раннее, к первой половине II века до н. э. В этой же гробнице, среди всевозможных предметов женского туалета — шпилек, гребней, щипчиков для эпиляции, — нашли несколько vasa agrentea, небольшой кратер, кастрюлю и блюда. Те, кто принимал у себя Посидония, были, наверное, куда богаче. Рим вернул их пиршествам главный элемент великолепия.