были лишь смутные догадки. Но когда вы сказали, что господин Башмачкин служит в соляном отделении, тут пасьянс и сложился. Я всё понял.

– А я не понял почти всё. То есть ничего не понял.

Ржевский почувствовал, будто вместо головы – пустой звенящий котёл. Такое же ощущение владело поручиком, когда Акакий рассказывал ему о способах воровства в соляном отделении.

Тайницкий принялся объяснять:

– Господин Тутышкин и господин Бенский много лет наживались на торговле государственной солью, но для своих дел им нужен был ещё человек. И это оказался господин Башмачкин, которого Бенский использовал для подделки бумаг, а Тутышкин как начальник соляного отделения, старательно закрывал на всё глаза.

В голове у Ржевского тоже начал складываться некий пасьянс, а Тайницкий, помолчав мгновение, продолжил:

– Башмачкин сознавал, что делает, но сам с этого не получал никаких выгод. Он – человек маленький, а с подобными людьми всегда так: их под страхом увольнения со службы вовлекают в преступление, а позднее сваливают на них всю вину. Бенский не делился с Башмачкиным барышами и платил за «переписывание бумаг» всего ничего, а затем, когда решил, что наворовано достаточно, захотел ещё и выставить Башмачкина убийцей. Поэтому в рецепте на яд указал имя и адрес Башмачкина.

Поручик вскинул брови.

– Но не всё ли равно, чьё имя в рецепте, если бы этот рецепт так и остался лежать в аптеке? Ведь по замыслу Бенского никто не должен был узнать, что Тутышкин отравлен.

– Боюсь, что на счёт замысла вы заблуждаетесь, – возразил Тайницкий. – Я почти уверен, что господин Бенский собирался выдать Софью Тутышкину властям. Но думаю, он хотел сделать это уже после того, как женится на ней и завладеет деньгами её покойного мужа, которые считает своими.

– Выдать?

– Да. Составить анонимный донос. Дескать, она отравила прежнего мужа, для этого вступила в сговор с вами и с господином Башмачкиным, а господин Бенский ни при чём. На рецепте имя не его, и солонку он даже в руках не держал. Так что, если бы Софья Тутышкина в ходе следствия начала говорить против Бенского, ей бы не поверили. Ведь к тому времени Бенский успел бы уничтожить все бумаги, хоть как-то уличающие его в воровстве соли.

– А Акакию, если б он стал рассказывать о воровстве Тутышкина и Бенского? – спросил Ржевский.

– Башмачкину без бумаг тем более не поверили бы, – ответил Тайницкий. – Он – человек маленький. Таким людям никто не верит, и свидетельства их не принимаются судьями в расчёт.

– Но почему вы уверены, что Бенский так коварен? – сказал поручик. – Почему ему мало просто жениться на Софье Тутышкиной и тратить деньги?

Тайницкий пожал плечами:

– Но вы же сами мне рассказывали, как легко господин Бенский согласился уступить её вам. Он лишь настаивал, что должен жениться на ней в случае смерти господина Тутышкина, а вот то, что она станет вашей любовницей, господина Бенского нисколько не смущало. Когда так относятся к женщине, тут поневоле задумаешься. – Тайницкий посмотрел на недоумённое лицо поручика. – Впрочем, к вам это не относится. Вы, как я вижу, думать не привыкли.

– Иван Иванович, – Ржевский нахмурился, – вы меня обижаете. За такое можно и на дуэль! – Он вдруг посмотрел на портрет Николая Павловича, вспомнив, что государи обычно не одобряют дуэлей между своими подданными.

Тайницкий тоже оглянулся на портрет и примирительно улыбнулся.

– Я не хотел вас обидеть. Не обижайтесь, Александр Аполлонович.

Кажется, впервые за всё время знакомства чиновник назвал поручика по имени отчеству, а не по фамилии, и это что-то значило.

– Хорошо, в этот раз дуэли не будет. – Поручик кивнул.

– Но если уж мы с вами взялись за расследование этого дела… – продолжал Тайницкий.

– Значит, это всё-таки наше расследование, а не только ваше, Иван Иванович?

– Да, расследование наше. – Тайницкий заговорил приглушённо. – И надо довести всё до конца. Добыть свидетельства, что Бенский не только вор, но и имел намерение убить. Пока мы не можем доказать его причастность к подготовке отравления.

– А рецепт на яд? – спросил Ржевский, также понизив голос.

– Будет весьма сложно доказать, что к рецепту приложил руку именно Бенский. – Тайницкий, сидя за столом, подался чуть вперёд. – А это единственная улика. И если она покажется суду недостаточно весомой, Бенский понесёт наказание только за воровство, но никак не за убийство.

– Но он же сам мне признался! – возразил Ржевский.

– При всём уважении, Александр Аполлонович, – сказал Тайницкий, – вам в суде лучше вообще не выступать, а то испортите всё. Вашу роль в расследовании лучше не афишировать.

– Но что же тогда делать?

– Спровоцировать Бенского, чтобы он попытался отравить Тутышкина сам.

– А как? – спросил Ржевский.

– Я уже частично это сделал, – ответил Тайницкий. – Я пустил слух, что в соляное отделение скоро наведается ревизор, поэтому сейчас смерть Тутышкина выгодна Бенскому как никогда. Ведь если вскроются нарушения в соляной торговле, то незаконно заработанные деньги придётся вернуть в казну. Бенский не может этого допустить, ведь тогда погибнут все его труды за последние годы. А если Тутышкин внезапно умрёт, тогда есть надежда спасти наворованное. Со смертью Тутышкина ревизия в соляном отделении сильно затруднится.

– И теперь надо устроить так, чтобы Бенскому представился случай подсыпать Тутышкину яд? Разумеется, ненастоящий яд.

– Да. И это можно сделать на маскараде, который будет завтра у губернатора. Бал-маскарад в честь Нового года.

– Жаль, что мне туда хода нет. – Поручик вздохнул. – Я ведь поссорился с губернатором, чтобы не жениться на его племяннице.

– Приглашение на бал я вам устрою. – Тайницкий улыбнулся. – Гораздо труднее – убедить Бенского, что на этот раз яд подействует наверняка. Если Бенский будет сомневаться, то не станет рисковать.

– Это предоставьте мне. – Ржевский подкрутил ус. – Я тут недавно обещал Софье Тутышкиной, что найду чистый мышьяк. Значит, я могу пойти к ней и сказать, что нашёл. Врать так врать! А она, конечно, расскажет об этом Бенскому.

Государь Николай Павлович в обрамлении портретной рамы продолжал взирать на всю эту суету со снисходительной улыбкой.

* * *

Мороз крепчал и щипал за нос, поэтому, когда Ржевский вернулся в гостиницу, то решил, что до конца дня никуда больше не поедет – только ночью