Тело отреагировало раньше мозга. И я даже не сообразила, что творю. Очнувшись, обнаружила себя несущейся на полной скорости через стол к Шамилю. По пути выхватила из подставки для канцелярских принадлежностей остро заточенный карандаш и рванула в своём тесном платье вперёд.

Никто не успел отреагировать. Остановить меня, когда моя рука полетела с карандашом, как пикой, в глаз Хозяина.

Лишь за пару сантиметров от роговицы он успел перехватить моё занесённое запястье.

Я дёргалась, пытаясь завершить начатое. Но даже на адреналине оказалась неспособна справиться с Шамилем. Поднявшись, он вытащил меня на свою сторону, сжимая обе руки и притягивая к собственному телу.

А я продолжала биться, пытаясь вырваться из железной хватки. Пока мужчины с определённой долей неловкости наблюдали за моей личной драмой.

С губ срывалось страшное осознание. Истина. И я повторяла: «Ты убил его. Ты убил его».

– Ненавижу, слышишь? Никогда не прощу! – закричала ему в лицо, когда он развернул меня к себе. Тяжело дышу, замечая, как сжимается его челюсть, а глаза остаются непроницаемыми. Карие глаза стали ещё чернее, чем прежде. Затягивая меня всё глубже на дно. Расслаблюсь – и с лёгкостью в них утону.

Возникла догадка, что Шамиль сказал страшную правду намеренно. Чтобы я не питала иллюзий.

Но его слова разрушили всё.

Я не верила Соломону, я не верила Короткову. Я не поверила бы и собственному отцу. Но Шамиль признался во всём сам.

Он заказал отца. Может быть, не он стрелял, но по его вине брат погиб.

– Моя дочь не особо хочет идти с тобой, – голос родителя звучит довольно, – впрочем, Василиса, если убьёшь его ночью, кто тебя осудит.

Замерла, слыша лицемерные слова. Он и не скрывает, что не собирается бороться за меня. И даже эта сделка для него более чем приемлема. Ведь выходит, что Хозяин прощает ему его долги. А в обмен получает меня. Не прогадал ли Ямадаев? Стою ли я всего состояния отца?

Ощущая на себе руки Шамиля, я посмотрела в сторону отца, горячо сожалея, что он остался жив, а не Васька. И не понимая, кого ненавижу сильнее, его или Шамиля.

– Ты хотя бы его вспоминаешь? – сдавленным голосом спрашиваю, поднимая тему, которую не решалась поднять с момента нашего воссоединения год назад. – У тебя сын был, помнишь? Если ты жив, почему он мёртв?

Слёзы застилают глаза. Струятся по щекам. И я не могу остановить их и перестать испытывать ужасающую по своей силе боль. И горькое одиночество.

От тесного контакта с Шамилем ощущаю напряжение его мышц как реакцию на мои слова. Кажется, даже биение его сердца отдаётся в моё тело. Быстрыми, мощными толчками.

И если в глазах отца холод и безразличие, то пульс Шамиля, наверное, сто двадцать ударов в минуту.

Сухие губы отца сильнее сжимаются. Но это всего лишь недовольство. Не более того.

– Прекрати, Василиса. Если бы я мог вернуть сына, я бы всё сделал. Но прошлого не изменить.

Обмякаю в руках Шамиля, ощущая во рту горький вкус поражения.

– Ты просто отдашь её Ямадаеву? – звучит злой голос Соломона.

Судя по его лицу, он планировал совершить другую сделку. Ту, в которой моим покупателем выступает он сам. Но, видимо, таких денег у него нет.

– Когда ты вернёшь мне мои средства? – игнорируя слова Соломона, обращается отец к Шамилю.

– Скоро, – скупой безэмоциональный ответ.

Не дожидаясь вопросов или возражений, которые отец уже заготовил, Шамиль вывел меня из кабинета, особо не церемонясь.

Я оглянулась. Отец и Соломон, сидя на своих местах, наблюдали, как меня уводят. А мужчина, похожий на пирата, не особо тронутый сценой, поднялся и ушел вслед за нами.

Шамиль

Если бы кто-нибудь мне сказал, что женские слёзы способны причинять боль, никогда бы подобному не поверил. Но сейчас, глядя на Василису, предпочёл бы истекать кровью, нежели видеть её страдания.

Хотелось стереть с щёк солёную влагу. Договориться с любыми богами, чтобы повернуть время вспять. Лично убить Вишневского. Своими руками.

Ведь предупреждал его. Вишневский знал, что за ним следят. Понимал, что счёт идёт на часы. Почему не защитил семью? Почему позволил им находиться там, где могут свистеть пули?

После того как он расправился с моей беременной женой, я не мог оставить его в живых. Месть стала делом чести. Но устранять членов его семьи в мои планы не входило.

Мой человек отчитался о выполненном задании и нехотя признался, что свидетелями убийства стали дети Вишневского. Дочь и сын. Девчонка появилась из ниоткуда и бросилась защищать телом отца. Сумасшедшая. И её не менее отчаянный брат, прикрывший сестру от пули.

Я знал, что смерть ребёнка на моей совести. Пусть и не желая её, я стал причиной гибели невиновного.

Испытывая чувство вины, изменил своим планам и не наложил руку на имущество Вишневского. Посчитав, что выжившей девчонке пригодятся деньги. Но, как выяснилось, Вишневский не планировал обеспечивать ей безбедную жизнь, оставив прозябать в нищете.

И сейчас, глядя на Василису, я не понимал, как смогу искупить перед ней свою вину. Я её кровный враг. Как смогу добиться её прощения?

Я всегда считал, что могу найти выход из любой ситуации. Но сейчас оказался в патовом положении, и это раздирало мне сердце.

Будь мои чувства не такими глубокими, возможно, я мог бы отказаться от неё. Принять тот факт, что она всегда будет ненавидеть меня и винить в смерти родного человека.

Но я не ощущал в себе достаточной доли благородства, чтобы отпустить. И не представлял, как смогу дальше существовать, вычеркнув её из своей жизни.

Год назад идея сделать ей ребёнка, привязать её к себе показалась единственно верной. Хотя я безбожно обманывался. Ведь Василису ничем нельзя удержать. В чём я убедился позднее.

Хотелось взять Маугли на руки, увезти в свой дом. Всё объяснить. Но она шипела, как раненая тигрица, каждый раз, когда я прикасался к ней.

Кое-как добрались вместе до лифта. Стоило дверям разъехаться, Василиса зашла в него и вжалась в угол, обняв себя руками. Упорно делая вид, что меня рядом нет.

Неприятное ощущение не отпускало. Время утекало сквозь пальцы. Ещё чуть-чуть, и я потеряю её навсегда. Без возможности вернуть.

Створки захлопнулись, и я нажал на кнопку отмены. Движение вниз прекратилось.

Василиса, поняв, что произошло нечто странное, против воли вопросительно на меня уставилась. Полным злости взглядом.

– Нам надо поговорить, – произношу осторожно, боясь спугнуть дикого зверька, смотрящего на меня словно на капкан.

Подхожу ближе, но не решаюсь дотронуться до неё. Кажется, ещё немного, и она сломается. И виноват в этом буду только я.