А Надя свекру отвечала тем же. Отца она не помнила, и до Григория Львовича не было в ее жизни взрослого мужчины, который относился бы к ней так нежно, покровительственно и серьезно. Ее обожаемые мужчины – Григорий Львович, Левушка и Сережа. Это счастье, просто счастье! Она лежала ночью, глядя в потолок, и улыбалась. Счастье, счастье! Вечером на кухне с мамой пели на два голоса «Слети к нам тихий вечер». У Полины Ивановны приятный высокий голос, Надя подпевает чуть ниже. Григорий Львович выходит в коридор, смахивая слезы. Кипит чайник…

В семьдесят втором Надя забеременела во второй раз. Сереже было девять, а Григория Львовича уже не было. У Елены Михайловны в этот год начались проблемы с желчным пузырем. Постоянно тянуло в правом боку, временами случались и сильные приступы. Надя научилась делать уколы: Полине Ивановне – мочегонные и дигиталис, бедной Женечке – инсулин (Надя лучше всех могла подсчитать единицы), свекрови – папаверин. Елена Михайловна после смерти мужа стала вдруг разъедаться, хотелось вечером хлеба с маслом, селедки, маринованного помидора. Диета не получалась. Она лечилась травами, утром до завтрака дышала животом по методике из журнала «Здоровье». Доктора подозревали камень.

Левушка переживал: «Ты понимаешь, профессор Рыбников ни исключает, что понадобится хирургическое вмешательство!» А матери: «Представляешь, у нас будет еще ребенок!» Впору было разорваться. Надя же никуда рваться не хотела, она хотела просто сидеть и слушать, как вырастает в животе маленькая девочка Оленька. Потом Елена Михайловна, поколебавшись, согласилась с профессором Рыбниковым и легла в больницу. Операция прошла успешно. Нужна ли она была на самом деле или нет – трудно сказать.

Что было действительно нужно, так это уход – бульон, провернутая курица, паровые котлеты. То чистую сорочку, то пол помыть в палате. У Левушки выходила трудная статья, у Сережи выходила двойка по русскому. Женечка пропустила инъекцию и попала в больницу. Надя утром не помнила, куда бежать после работы в первую очередь. В женской консультации ей предложили лечь на сохранение, потому что возраст, сопутствующие заболевания и низкий гемоглобин. Возраст – да, был уже приличный, способный рассуждать: вот Левушка и его важная статья, вот Сережина двойка, важна не меньше. Вот три больные бабушки – мать, свекровь и нянька. А вот сама Надя, ее анемия и ребенок-не-ребенок, которого еще нет.

Первая часть перевесила. Надя пошла и сделала аборт. Все. Больше детей у нее не было. Лева коротко ужаснулся, принял жертву в честь собственной матери вполне благосклонно. Елена же Михайловна после выхода из больницы про Надину беременность вовсе не вспоминала, как будто ее и не было. А может, и правда не было?

Сережа рос трудно, подростком его раздирали противоречия. Все школьные предметы, кроме математики, физики и английского, давались ему с трудом. Он прогуливал литературу, называл Толстого мямлей, ужасно писал. По истории, географии и биологии, где, казалось бы, просто надо выучить параграф, у него была едва тройка. Музыке учиться не захотел. Освоил пять аккордов на гитаре и крутился с этой гитарой в неподходящей компании. Был всегда какой-то дикий, ногти грязные, на облупленном носу веснушки, локти и колени в ссадинах. Бабушке в руки не давался, шарахался в коридоре, как помоечный кот, зыркал серым глазом, только не шипел. Кроме того, он так катастрофически был похож на мать! Ну просто ничего черкасовского в нем не было! Надин короткий нос, широко раздвинутые глаза с прямой щеткой ресниц, худоба. Негромкий хриплый голос. Рано начал покуривать и гулять, а серьезно ничем себя не проявил. Бесталанный, уличный мальчишка. И это единственный внук! Большие надежды и большие разочарования.

Если бы не Надя, если б другая! Блондинка с легкими локонами, изящная, голубоглазая. Из хорошей семьи. Такой всегда являлась в мечтах Левина мифическая жена. Никого конкретно Елена Михайловна в виду не имела, представляла, по сути, саму себя в юности. Никакая другая женщина никогда бы не подошла ее сыну. Только она сама. Все остальные сильно проигрывали. Это были ЕЕ мужчины – отец, брат, муж, сын, внук. Только ее. Остальное вымысел, фикция, жалкое подобие…

И какие яркие рождались картинки! С той, с другой. Они на дачной веранде – чаепития взрослого поколения, во дворе, в аллее парка – отголосок киевского детства, с младенцем на руках. Кудрявая головка клонится на плечо. Мальчик похож на маленького Митю – длинноногий, густоволосый. Жизнь без Нади. Уроки музыки, фортепиано или скрипка, кружок фотографии, поездки в Крым. У Нади всю жизнь были проблемы со щитовидкой, поэтому на солнце, на юг из-за нее не ездили. А мысль устремлялась дальше – внучка в золотых локонах, живой Гриша гуляет с коляской во дворе, а она наблюдает из окна их прежней комнаты. Если бы не было Нади…

«Ты посмотри, Надежда, какой он у тебя вырос эгоист! Распустился! Думает только о себе, ему никто не нужен и ничто. Растили его, растили, ночами не спали! И вот, получили, на тебе! Надо было родить двоих или троих, в многодетных семьях не бывает таких эгоистов! И в кого только? Левушка совершенно таким не был, несмотря что он единственный ребенок. Меньше надо было обращать внимание на работу, больше заниматься сыном! То у тебя диссертация, то еще чего-нибудь…» И так далее, и так далее.

Надя помалкивала. Что ей оставалось говорить. Свекровь опять нервничает, срывает плохое настроение.

У них два года подряд похороны за похоронами, будешь тут нервной! Женечка намудрила-таки что-то с дозами и из очередной комы не вышла. В ее комнату в коммуналке сразу же занесла вещи соседская семья, хоронить пришлось из больничного морга. Полина Ивановна умерла от второго инфаркта, дома, счастливая, на руках у своей Наденьки. После всех погребальных хлопот выяснилось, что квартира ведомственная, заводская. Можно было переоформить, что-то там похлопотать, да не сделали. Срочно вывезли вещи, старье разное, машинку швейную старинную, новый утюг. Договаривались с машиной все это везти на дачу. Елена Михайловна была ужасно недовольна, пилила Надю, что проморгала квартиру. Хотя куда ей была эта однокомнатная халупка в «народной стройке» на первом этаже, было непонятно. Но Надя оказалась во всем виноватой, по всему пути следования стрелочницей. Пропустила квартиру, пропустила карьеру, пропустила ребенка.

Ребенок поступил в непрестижный политехнический институт. На какие-то автоматические линии, одна радость, что не загремел в армию. Елена Михайловна подняла все свои старые связи, медицинские и не медицинские, а оказалось, что у него и без связей что-то с позвоночником, сложное по названию. И это Надя упустила тоже! Надя же рада была всему, связанному с сыном, и плохому и хорошему. Рада, что поступил, что учится, что не пошел в армию, но что все-таки более или менее здоров. Ну гуляет, ну покуривает, но ведь каждый день дома. Придет, обнимет, поест, долго моется в ванной, напевая непонятную музыку. Надя как всегда чувства переводила в движения – постирать ему майки, потереть спину. Суетилась на кухне – одна тарелка, другая. На нее единственную Сергей не огрызался, не хамил. Прислонялся, ссутулившись, укладывал подбородок ей на плечо, терся щекой о седеющий затылок. «Ну, ма…»