Он ехал обратно на лодке, и чёрно-белая картинка жгла его спину, поскольку рюкзак болтался сзади. Он ничего не мог понять, а потому решил для собственного спокойствия забыть о том, о чём и рассказывала дочь. Ведь главное в другом. Дочь счастлива со своим волшебником, свалившимся откуда-то из-за пределов неба. А много ли чего и знают сами нормальные люди? Думал он. Считающие себя таковыми. Хоть кто объяснил, кто строит «Города Создателя»? Для чего сгребает туда людей со своих обжитых мест? И ради ли блага всех, как о том иные думают? Разве благо бывает бесплатным? Конечно, работа, чётко заданный режим жизни, опять же скука, на полноценное благо не тянули. Поскольку даже в будущее заглядывать не хотелось. Попросту и незачем было. Чего там будет, кроме того, что уже и есть. И думалось ему в ночное бессонное время, редко, а думалось, что не к добру людей эти «Города Создателей», а к чьему-то чужому благу тех, кто их и создаёт. Кого никто не видел. Никогда. И впервые захотелось ему поговорить об этом с неведомым волшебником, с кем и жила дочь. Если был за пределами неба, мог и видеть оттуда многое, мог и понимать много больше всех прочих, живущих тут и нормальных.

Горестная тайна подруги Вешней Вербы

Пришла вдруг Вешняя Верба. Ива не хотела её впускать, но она так колотилась в окно, что наверняка знала, бывшая подружка дома. Бывшая, потому что Ива уже не желала привечать подруг. Не нужны они ей стали. Один Фиолет и был её другом, и всем на свете. Тем самым светом в окошке, о чём и калякала некогда баба Верба на лодке с Капой. Даже отец пришёл и сидел как чужой. Ненужный. Иве хотелось, чтобы он поскорее ушёл к лодочной пристани. Она всё смотрела в окно и говорила отцу, как бы дождь не пошёл, как бы не остудил отца, а он такой восприимчивый ко всякой хвори. А то и темно скоро будет, а лодочник, как обычно, напьётся пойла, уворованного служителями Храма Ночной Звезды и продающих его рабочим людям. Капа постоянно ловил воров и выдворял их прочь, а другие подсобные и нанятые за гроши служители были не лучше. Они ради прибытка разбавляли концентрированный напиток чистой водой и продавали желающим того. Старый маг был стар, много спал, уследить не мог. Капа же часто где-то отсутствовал. Наверное, жил на своём покупном этаже в столице и любил там столичных дев, как и бахвалился о том самой Иве.

– Да не сочиняй! – не поверил отец, чтобы Капа имел такие забавы? Да ещё в столице? – На что он может купить себе этаж в коммерческом доме?

– А сокровища мага на что? Так он и контролирует их все? А там и сокровища заречного Храма Ночной Звезды хранятся. Я знаю. Их никто уже не потребует назад. Некому. Храма за рекой нет, и уже не будет. – Ива не сворачивала с выбранной темы беседы, явно раздражающей отца. – А те любители убега туда, где легко и отрадно им, как ни разбавляют то зелье водой, всё равно могут убрести из реальности в такие западни неведомых миров, что и выхода оттуда не найдут.

– Чего затянула-то про пьяниц? – не понимал отец.

– А то, что окажешься ты вместо того берега на дне у рыб. Вместе с таким вот путешественником туда, куда и увлечёт его запрещённый напиток. Руки-то гребут, а голова не соображает. Он даже не заметит, как лодка перевернётся. Пока светло, храмовый лодочник боится тот напиток пить, а уж как стемнеет, точно напьётся, – завершила Ива своё назидание отцу. – Надо тебе засветло поспеть к храмовой пристани. – По сути, она подталкивала отца к выходу. Юная женщина корила себя за бесчувствие, но так и было. Никто был не нужен. Только Фиолет был её миром, отцом-матерью, друзьями и светом в окошке.

Отец сокрушённо и, соглашаясь с нею, кивал головой, а не уходил. Чтобы совсем уж отвратить отца от беседы, она затеяла разговор до того неприличный и невозможный, если прежде, что сама себе удивлялась. – Наш Капа тот ещё притворщик и лишь по виду чистотел. Мне, – до Фиолета ещё было, – предлагал быть его постельной женщиной. Ты, говорил, красивая, а ненужная никому. Я ребёнка тебе дам, денег дам, а ты мне отдай своё девство. К чему оно тебе? А сыночек или дочка-ягодка тебе в радость, как ты сама мне будешь в сладость. Как же без мужа да хромой детей растить? А я, говорит, сам их воспитаю.

– Прекрати! – потребовал совсем уж краснолицый отец. – Куда тебя несёт? На словесное непотребство? С отцом ведь говоришь, не с подружкой!

Вскоре он и собрался на выход. А лучше бы сидел. Не пришлось бы подружке навязчивой дверь отворять. Отец, мол, у меня, чего тебе тут торчать? Да и не ходила к ней Вешняя Верба давно. Только в прежние времена.

– Ты чего? – спросила Ива неприветливо, но не могла не впустить. Предварительно она загородила печной закуток плотной шторой, чтобы Вешняя Верба туда нос свой не сунула. – Как Фиолет вернётся, ты сразу уходи. Он гостей не любит. Ворчит потом, что чужие в доме. Нелюдим. – Ива лгала без всякого стыда. Она и понятия не имела, чтобы сказал Фиолет, приветливый ко всем, если бы к ней приходили в гости друзья. Он даже спрашивал, а где её друзья? Неужели, сверстники отвергали её за увечье?

Вешняя Верба смотрела пусто, с лица сошла, стала ещё худее будто, а грудь так и распирала её платье. Она куталась в большую шаль, нервически заворачивая в неё свои бёдра и живот. Ива вспомнила, как обозвал грудь Вешней Вербы Капа «козьим выменем». Если это и было вымя, то уж скорее коровье. Девушка села на старый диван, стоящий в гостевой самой нарядной комнате. – Хорошо у тебя. Тепло. Красивее стало, чем было, – сказала Вешняя Верба. – Вон сколько вещиц милых себе приобрела. Все шкафчики с новой разноцветной и недешёвой посудой. Роскошь, как в богатом доме.

– Разве ты была в богатом доме? – спросила Ива.

– Было такое, – отозвалась она неохотно. И тут вдруг сообщила, – Ты, Ива, не можешь со мною завтра поехать на тот берег к одной старухе, живущей в заброшенном давно селении? К той, что прибыла с тобою в лодке с Капой на праздник поминовения.

– К бабе Вербе? – поразилась Ива, – так она, кажется, утопла. Капа же говорил…

– Кто утопла? Бабка Верба? Да нет. Она