овчарку. Собаки на мгновение замерли, и Гарри подумал, что сейчас они кинутся на него, однако овчарка отпрянула и рванула прочь. Она хромала: первый кирпич Гарри, должно быть, повредил ей лапу. Стая последовала за вожаком и снова скрылась в зарослях сорной травы.

Покусанный собаками мужчина лежал на изрытой взрывами булыжной мостовой, держа руку у горла. Он во все глаза глядел на Гарри и тяжело дышал. Порванная штанина его брюк была покрыта кровью.

— Вы можете встать? — спросил Гарри.

Мужчина испуганно смотрел на него снизу вверх.

— Нужно уходить, — мягко сказал Гарри. — Они могут вернуться, почувствовав вкус крови. Давайте я вам помогу.

Он подхватил шпика под мышки и приподнял. Парень был совсем легкий, кожа да кости. Бедняга встал на одну ногу, поставил было на землю другую, но тут же снова ее поднял, сморщившись. На куче битого кирпича вновь появилась овчарка и стала следить за ними. Гарри прикрикнул на собаку, и она опять скрылась. Он повел раненого мужчину прочь с площади, оглядываясь каждые несколько секунд. Миновав пару улиц, Гарри усадил своего подопечного на ступеньки рядом со входом в жилой дом. Из окна выглянула женщина, посмотрела на них и закрыла ставни.

— Спасибо вам, — переводя дух, сказал шпик. — Спасибо, сеньор.

Из его ноги текла кровь, брюки Гарри перепачкались. Он вспомнил о бешенстве: если собаки были заражены, этот человек умрет.

— Я думал, что улизнул от вас, — сказал Гарри.

Шпик испугался и, вытаращив глаза, спросил:

— Вы знаете?

Он был еще моложе, чем думал Гарри, почти мальчик. Его лицо, бледное от шока и страха, теперь совсем утратило цвет.

— Уж догадался. Надеялся, что сумел оторваться.

Парень печально взглянул на него:

— Я всегда вас теряю. И сегодня утром потерял, когда вы вышли из дому. Позже заметил рядом с вашей квартирой, но опять упустил неподалеку от площади. — Он слабо улыбнулся. — Вы в этом деле лучше меня.

— Как вас зовут?

— Энрике. Энрике Роке Касас. Вы хорошо говорите по-испански, сеньор.

— Я переводчик. Но вам, наверное, это известно.

Вид у шпика был виноватый.

— Вы спасли мне жизнь. Поверьте, сеньор, я не хотел идти на такую работу, но нам нужны деньги. Теперь мне стыдно.

Он потрогал раненую ногу, и его рука окрасилась кровью. Зубы у парня стучали.

— Пойдемте, я отведу вас домой, — сказал Гарри. — Где вы живете?

Ответ прозвучал невнятно, Гарри ничего не разобрал, в поврежденном ухе у него слегка шумело. Он склонился к шпику здоровым и повторил вопрос.

— В нескольких кварталах отсюда, у реки. Madre de Dios[39], я слышал про этих собак, но забыл. Мне не хотелось сообщать, что я снова потерял вас. Мною и без того недовольны.

Энрике уже сильно дрожал, шок действовал все сильнее.

— Возьмите мое пальто, — сказал Гарри, снял его и накинул на худые плечи шпика.

Следуя указаниям Энрике и поддерживая его, Гарри вел своего соглядатая по узким улочкам, не обращая внимания на недобрые взгляды прохожих. Про себя он думал, что поступает глупо, но не мог бросить раненого человека в состоянии шока, его ногой нужно было срочно заняться.

— Так на кого вы работаете? — без церемоний спросил Гарри.

— На Министерство иностранных дел, сеньор. Эту службу нашел мне старшина нашего квартала. Мне сказали, нужно будет следить за одним британским дипломатом и докладывать, куда он ходит.

— Ясно.

— За всеми дипломатами, кроме немецких, установлена слежка. Даже за итальянцами. Мне сказали, что вы переводчик, сеньор, и, вероятно, будете ходить только в посольство и в хорошие рестораны, но я должен записывать каждый шаг.

— Чтобы они получили что-нибудь полезное. Если, к примеру, я отправлюсь в бордель, у них появится материал для шантажа.

— Вы знаете, как все устроено, сеньор, — кивнул Энрике.

«Слишком хорошо знаю», — подумал Гарри.

Они остановились перед обветшалым многоквартирным домом.

— Сюда, сеньор, — сказал Энрике.

Гарри толкнул дверь и вошел в сырой мрачный подъезд.

— Мы живем на втором этаже. Вы мне подсобите, будьте добры.

Гарри помог своему спутнику преодолеть лестничный пролет. Энрике достал ключ и дрожащей рукой открыл дверь. Она вела в маленькую темную прихожую, в которой стоял затхлый запах. Энрике отпер еще одну дверь и, хромая, вошел в небольшую гостиную. Сняв шляпу, Гарри последовал за ним. Под столом горела жаровня brasero, но в комнате все равно стоял холод. Два деревянных стула с мягкими сиденьями были придвинуты к столу, за которым сидел худенький мальчик лет восьми и чирикал карандашом на полях газеты «Арриба». Увидев Гарри, он вскочил и подбежал к продавленной узкой кровати в углу. Она была завешена шторой, в тот момент сдвинутой. Там, опираясь спиной на подушки, лежала старуха: жидкие седые волосы разметались вокруг ее морщинистого лица, одна половина которого была искажена злобной гримасой; глаз прикрыт. Мальчик вспрыгнул на кровать, забился под бок старухи. Гарри изумился страху и злости в его взгляде.

Женщина приподнялась на локте:

— Энрике, что случилось? Кто это?

Она говорила медленно, невнятно, и Гарри понял, что у нее случился инсульт.

Энрике, казалось, совладал с собой, подошел и поцеловал старуху в щеку, а мальчика погладил по голове.

— Все хорошо, мама. Неприятности с собаками, этот человек помог мне добраться домой. Прошу вас, сеньор.

Он выдвинул шаткий стул, и Гарри сел. Дерево скрипнуло под его весом. Энрике, прихрамывая, вернулся к матери, опустился на кровать и взял ее за руку:

— Не волнуйся, мама, все хорошо. Где София?

— Пошла в магазин, — ответила старуха.

Она склонилась над мальчиком, который забился ей под левую руку, белую и опухшую. Тот сел прямее, указал на ногу Энрике и пронзительно закричал:

– ¡Sangre! ¡Sangre![40]

— Ничего страшного, Пакито, это всего лишь царапина, это ерунда, — успокаивал его Энрике, а старуха погладила мальчика по голове. — No es nada, niño[41]. Все хорошо. Это ничего.

Женщина взглянула на Гарри и громким шепотом спросила у сына:

— Он иностранец? Немец?

— Я англичанин, сеньора.

Она с тревогой посмотрела на него, и Гарри догадался, что ей известно, чем сын зарабатывал на жизнь. Он покосился на разорванные окровавленные брюки Энрике.

— Нужно промыть рану, — сказал Гарри.

Старуха кивнула.

— Воды, Энрике, принеси воды, — велела она.

— Да, мама, — отозвался парень и захромал к двери.

Гарри встал, чтобы помочь, но Энрике махнул рукой:

— Нет-нет. Сидите здесь, сеньор, прошу вас. Вы уже столько сделали.

Он взял в углу ведро и вышел, оставив Гарри неловко стоять на месте. Наверное, уже можно было и уйти, но не хотелось показаться невежливым. Он вспомнил, как овчарка рвала зубами руку Энрике, пытаясь добраться до горла, и его передернуло.

Старуха