Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Искренне ваша,
— Я не понимаю, что она имеет в виду, — сказала миссис Пайпер. — Пишет, что он может быть еще жив, а потом, что он был прекрасным человеком, как будто он уже мертв.
— Такое ощущение, что она надеется вопреки всему, — сказал Гарри и отложил письмо.
Сердце у него упало; он начинал верить, что Берни больше нет.
— Он писал нам о ней, знаете, в Рождество. Сказал, что встретил в Испании английскую девушку. Она, наверное, в ужасном состоянии. Мне горько думать, что она там совсем одна.
— Вы написали ей?
— Сразу, но ответа не было. — Миссис Пайпер тяжело вздохнула. — Вероятно, письма не всегда доходят. Я подумала, вы говорите по-испански, может, вы знаете страну?
— Я не был в Испании с тридцать первого года, — нерешительно произнес Гарри.
— Какую сторону вы поддерживаете? — вдруг спросила мать Берни.
— Никакую, — покачал головой Гарри. — Я думаю, что все это большая трагедия.
— Мне прислали компенсацию из Испании, но зачем мне деньги, мне нужен Берни. — Миссис Пайпер посмотрела в глаза Гарри. — Вы съездите туда? Попытаетесь найти девушку, узнать, что случилось? — Она подалась вперед и взяла его руку обеими своими. — Понимаю, я прошу о многом, но вы так хорошо дружили. Если бы вы могли узнать наверняка, узнать, есть ли хоть тень надежды.
Через два дня после визита к миссис Пайпер Гарри сел на поезд до Мадрида. Ему удалось забронировать номер в отеле. В туристическом агентстве его предупредили, что вокруг будет полно журналистов, только они тогда ездили в Испанию.
Из окна поезда Гарри повсюду видел лозунги, провозглашавшие войну рабочих. Стояла теплая и свежая кастильская весна, но люди выглядели угрюмыми, готовыми бороться. По прибытии в Мадрид Гарри удивился, насколько все изменилось со времени его первого визита: всюду висели огромные плакаты, кругом было полно солдат и милиции, люди ходили с напряженными, встревоженными лицами, несмотря на пропагандистские речи, звучавшие из громкоговорителей в Сентро. Газеты полнились сообщениями о попытке «троцкистско-фашистских» предателей совершить переворот в Барселоне.
Он поселился в отеле рядом с проспектом Кастельяна. У Гарри был адрес Барбары, но ему хотелось сперва немного сориентироваться самому. После обеда он пошел прогуляться по Ла-Латине в Карабанчель. Путь был знакомый, так они ходили с Берни в тридцать первом в гости к Мера. Вспомнилось, какая жара стояла тем летом и их тогдашняя беззаботность.
Чем дальше к южной части города он продвигался, тем меньше встречалось прохожих. Солдаты смотрели на него с подозрением. Многие улицы были перегорожены кое-как сложенными из булыжников мостовой баррикадами с узкими разрывами для пешеходов. Улицы без мощения превратились в моря грязи. Слышались звуки артобстрела, время от времени в отдалении свистели и взрывались снаряды.
Гарри повернул назад и с тошнотворным чувством в животе подумал: «Неужели Мера до сих пор живут в Карабанчеле?»
Вечером в отеле он познакомился с одним журналистом — циничным, похожим на ученого мужчиной по фамилии Филлипс. Гарри спросил его, что произошло в Барселоне.
— Русские заводят свои порядки. — Журналист рассмеялся. — Какие там троцкисты. Ни одного нету.
— Значит, это правда? Русские подчинили себе Республику?
— О, ничего страшного. Они теперь управляют всем; у них есть свои пыточные камеры в подвале на Пуэрта-дель-Соль. Видите ли, они вытащили козырную карту. Если правительство их заменит, Сталин скажет: хорошо, мы прекращаем поставки оружия. Он даже вынудил их отправить золото из Банка Испании в Москву. Не скоро же они его теперь увидят.
— Я рад, что мы в это не вмешиваемся, — покачал головой Гарри.
Филлипс снова захохотал:
— Не вмешиваемся? Не смешите меня. Если бы Болдуин в прошлом году позволил французам поставлять Республике оружие, они бы к русским и на милю не подступились. Это наша ошибка. Республика рано или поздно падет. Немцы и итальянцы массово шлют сюда оружие и людей.
— А что потом?
Филлипс вытянул руку в фашистском приветствии:
— Sieg heil, старина! Еще одна фашистская власть. Ну, мне пора ковылять в постель. Завтра делаю репортаж из Каса-де-Кампо, не повезло мне. Жаль, не захватил свою жестяную шляпу.
На следующий день Гарри пошел в штаб-квартиру Красного Креста и спросил мисс Клэр. Его проводили в кабинет, за заваленным стопками бумаг столом на козлах сидел изможденного вида швейцарец. Они заговорили на французском. Чиновник посмотрел на Гарри очень серьезно:
— Вы знакомы с мисс Клэр лично?
— Нет. Я был знаком с ее другом. Его родители попросили меня связаться с ней.
— Она тяжело все это перенесла. Мы дали ей отпуск по болезни, но думаем, вероятно, ей будет лучше вернуться в Англию.
— Понимаю.
— Какая жалость! Мы считали мисс Клэр столпом силы в нашем коллективе. Но она не поедет, пока точно не узнает, что случилось с ее другом. Так она сама говорит. — Швейцарец помолчал. — Я получил жалобу от властей. Боюсь, мисс Клэр начинает причинять неудобства. Нам нужно сохранять хорошие отношения с местным начальством. Если бы вы помогли мисс Клэр увидеть вещи в некоторой перспективе…
— Я сделаю все, что в моих силах. — Гарри вздохнул. — Перспектив здесь, кажется, немного.
— Это верно. Совсем немного.
По имевшемуся у него адресу Гарри нашел многоквартирный дом. Постучал в дверь Клэр и услышал изнутри шарканье. Удивился, нет ли какой ошибки? Шаги, судя по звукам, были стариковские, однако дверь открыла высокая молодая женщина с растрепанными рыжими волосами и напряженным опухшим лицом — под глазами мешки, а сами глаза, поразительно зеленые, смотрят из-за толстых линз очков.
– ¿Sí? — удивленно произнесла женщина.
— Мисс Клэр? Мы с вами незнакомы. Меня зовут Гарри Бретт. — (Она глядела на него непонимающе.) — Я друг Берни.
Услышав это имя, женщина встрепенулась и быстро спросила:
— Есть новости? Вы что-то знаете?
— Боюсь, нет. Родители Берни получили ваше письмо. Они попросили меня приехать посмотреть, что можно сделать.
— О… — Женщина снова пала духом, но дверь не закрыла. — Входите.
Квартира была захламлена, не убрана и сильно прокурена. Хозяйка с озадаченным видом нахмурилась:
— Мне откуда-то знакомо ваше имя.
— Руквуд. Я учился там с Берни.
Женщина улыбнулась, и ее лицо вдруг потеплело.
— Ну конечно. Гарри. Берни говорил о вас.
— Правда?
— Он сказал, вы были его лучшим другом в школе. — Она помолчала. — Хотя он ненавидел ее.
— Уже взрослым?
— Это связано с его политическими взглядами. — Барбара вздохнула. — Кажется, в конце концов она его и прикончила, эта треклятая политика. Простите, у меня плохие манеры. — Она убрала с кресла стопку одежды. — Садитесь.