– Ты чего, капитан?

– Положи кнут на место! – приказал я.

Зарко, не убирая кнута, пытался меня вразумить:

– Внучка она моя. Нельзя внучке такие слова дедушке говорить – нельзя позорить! Если не выпорю – от людей позора не оберусь!

– Я сказал – положи, – мягко попросил я, похлопав рукой по эфесу. – Не уберешь – без кнута останешься…

Зарко что-то буркнул сквозь зубы, но кнут убрал. Папуша, немного постояв, поняла, что бить ее сегодня не будут, принялась одеваться. Наверняка, оставшись без свидетелей, цыган выпорет внучку, а помешать я этому не смогу. Но бить на глазах, да еще кнутом – не позволю.

Папуша вытащила из кибитки корзину, улыбнулась деду – словно не только что собирался ее бить – и ушла.

– Совсем распоясалась молодежь, – буркнул цыган. Чуть мягче добавил: – Сказала – дурак ты старый, мог бы и сам лопухов нарвать. Мол, учила я тебя лечить, а ты так и не научился.

– Серьезная девушка! – с уважением покачал я головой.

– Серьезная, – согласился цыган. Похвастался: – Она с малолетства травки-коренья собирала, у лучших шувани училась, к городским аптекарям ходила. Один даже предложил в ученики идти, хоть и не по обычаю это, но отказалась девка. Ей со мной лучше. Теперь Папуша других учит и меня учит.

Я удивился, что аптекарь решил сделать женщину – цыганку! – ученицей, но расспрашивать не стал. Кто знает, какие здесь нравы и обычаи? Решил сменить тему.

– Ты старика прямо в усадьбу отвезешь или только до города?

– Папуша старого довезет, я с тобой останусь. Или ты решил, что я сюда лишь из-за герцогских людей ехал, а как беда минула – сразу и убегу?

– Хотел бы сбежать, обратно бы не вернулся, – пожал я плечами.

Я присел у костра, принявшись ворошить угли. Цыган устроился рядом на корточках.

– Почему ты только себя честным считаешь, а остальных – нет?

– Привычка, – усмехнулся я. – Ты меня обманул не один раз – почему я тебе верить должен?

– Как же не один? – возмутился цыган. – Я тебя лишь раз обманул, так и то не со зла.

– Понимаешь, – задумчиво проговорил я. – Как-то все у тебя странно получается – про солдат, которые за тобой гнались, ты не сказал. Ну, это ладно, поверю, что ты не знал, что они в Шварцвальд поедут. Но потом, когда тайное стало явным, – зачем юлить было? Дальше – уехал ночью, ничего не сказал. О чем я должен подумать? Поверю, что Томасу ты хотел помочь и меня не хотел будить. Вернулся, молодец. Поверил бы я тебе, только зачем ты меня снова обманываешь?

– В чем обманул? – округлил Зарко глаза. Подумал, покрутил всклокоченной головой, догадливо хмыкнул: – Обманул, сказав, что Папуша лишь по-цыгански понимает?

– Да у вас дети малые на разных языках милостыню просить умеют, а уж взрослая девка – так и подавно. Не знаю, зачем тебе это понадобилось – из-за такой ерунды врать, но сам понимаешь – малая ложь рождает недоверие, а у тебя-то – вон их сколько.

– Э, баро Артаке, согласен – опять я тебя обманул, – согласился вдруг Зарко. – Ну, не хотел я, чтобы Папуша с тобой говорила, не хотел… Лекарка она лучшая, но годков-то ей мало. Внучка она моя, пятнадцать лет девке, замуж пора выдавать, – сообщил он проникновенно, будто бы я должен понять, что он имеет в виду, но, видя мое недоумение, пояснил: – Ты, баро, не в обиду будь сказано, наоборот, молодец, но кобель ты. Если рома кобель – это хорошо, когда он других девок портит, а внучку мне замуж надо отдать. Заговоришь с ней, слово за слово, а потом? Девку уговорить – пара пустяков. Тебе удовольствие, а нам горе.

Я чуть не зарычал от обиды. Вот уж кем-кем, а кобелем я себя не считал. Мимо женщин, конечно, не проходил, но за юбками не волочился. А когда волочиться-то было? Стараясь сохранить спокойствие, спросил:

– Кто тебе сказал, что я кобель?

– Сорока на хвосте принесла, – самодовольно усмехнулся цыган.

– Сорока, говоришь? – задумчиво изрек я. – Знаю я, как эту сороку зовут. Я ей хвост вместе с языком выдеру!

– Ей выдерешь! – заулыбался цыган, решив, верно, что неприятный разговор для него окончен.

– Вот и договорились, – кивнул я. – Переночуете, а завтра с утра уезжай. Томаса заберешь, домой отвезешь. И тебе за внучку переживать не надо, да и мне спокойней.

– Не веришь мне? Хочешь, могилой матери поклянусь? На мертвых не обманывают, мертвые все знают.

– Не верю. Можешь на меня обижаться, но ты меня уже трижды обманул. А где три раза, там и четыре. Не знаю, правда, почему ты вернулся, какая выгода? Вот жизнью внучки поклянешься – поверю без разговора.

Цыган скис. Верно, сидел сейчас и крыл на все лады того, кто объяснил мне – чем могут цыгане клясться, а чем нет.

– Так чего уж теперь ломаться, – подбодрил я его. – Рассказывай.

– Верно говоришь, убежать хотел. Ты-то всю ночь спал, а я сидел, думал. Со всех сторон на нас чьи-то глаза пялились, только на поляну не зашли, побоялись. Обоз этот снова пришел, а одному на него смотреть – совсем страшно! Зажмурился я, переждал, пока поляна не освободится. Решил – зачем пропадать стану, лучше живым останусь. Утро пришло, собрал я коней, уздечка к уздечке связал, да и поехал – не будет меня Артаке искать, не тот человек, чтобы из-за коней мстить! Утро скакал, день скакал, в табор пришел. Только хотел ромалам сказать – традес чавелы! – в другое место уходим, как стыдно мне стало… Думаю, как там баро, как там Томас? Коней солдатских велел по разным местам разогнать, верным людям продать, приказал Папуше кибитку запрячь, сюда поехал.

Выслушав горячую речь, я почти поверил, что так оно и было, но решил немножко поиграть…

– Вот теперь верю, – сказал я равнодушно. – Почти. Сказал бы, что у тебя еще приключилось? По морде вижу, что либо врешь, либо что-то недоговариваешь.

– Э, баро, у тебя в роду цыган нет? – усмехнулся Зарко через силу. Сняв шляпу, стукнул ее о землю. – Ну да, не было стыдно. А почему должно быть? Ты мне никто, даже не рома. А что отпустил ты меня, так не от доброты, а из-за спеси своей да гонора дворянского. Мол, негоже рыцарю с конокрадами дело иметь. Видел я, как ты на меня смотрел – как на навоз. Поехал с тобой, чтобы от солдат спрятаться. Мне все равно, куда ехать, не думал, что они в Шварцвальд сунутся. А что с солдатами бился – так ты и себя спасал. К чему мне из-за какого-то Артакса пропадать, я себе живым нужен. У меня внучка растет, замуж пора выдавать.

– Ты покороче излагай, – попросил я. – Цыган для гаджо братом не станет, это я знаю. Зачем вернулся? Седла хотел забрать? Вон, под кустом лежат – забирай и проваливай.

– Зачем-зачем… – скривил Зарко губы. – Старичок пришел, седой весь, маленький – ростом по пояс. Пальчиком погрозил, да и говорит: «Если к рыцарю не вернешься – худо будет. И не только тебе, а всему роду твоему, до шестого колена. Вернись, помоги ему и котика передай». Сказал, кота мне сунул, да и пропал.