– Господин Артаке, неприлично хозяину за слугой ухаживать.

О, так ты не просто в сознание пришел, а начал соображать, коли о приличиях заговорил. Я же говорил, что лопух – это принц среди сорняков!

– Пей, – поднес я к губам старика баклагу.

Томас жадно потянулся к воде, расплескав половину. Но все-таки сумел сделать пару глотков, потом еще пару. Кажется, пытался напиться за весь вчерашний день. Наконец, отвалившись от горлышка, стеснительно прошептал:

– Простите, господин Артаке. Хлопот вам доставил по дурости…

– Болтай поменьше.

– Ох, господин Артаке, мне вчера худо было – то в пот бросало, то в холод. Думал, помираю. А потом ничего не помню.

– Я тебе говорю – болтай поменьше, – еще раз сказал я.

Оторвав от многострадальной рубахи еще кусок, намочил, отжал и протер старику лицо, шею и грудь.

– Ох, как хорошо-то.

Конечно, хорошо. Вода испаряется, остужая тело. Жаль, уксуса нет, было бы быстрее. Положил руку на лоб Томаса, с удовлетворением хмыкнул – а жар-то спадает! И старик начал не только шевелиться, а пытается сесть.

– А Зарко где? – поинтересовался раненый. – Что-то его не видно и не слышно. Сбежал небось? Он же, гад, кобылу мне обещал. Ладно, что уж с цыгана взять? Вор и обманщик. Я, господин Артаке, сейчас встану.

– Томас, будешь болтать – кляп вставлю, – пообещал я. – Лежи и помалкивай. Это приказ.

Вполне возможно, что при ранениях в руку и бедро болтать вовсе не воспрещается. Но если Томас начнет болтать, то попытается встать, а ему это пока делать не стоит. Пусть помолчит, авось да снова заснет. Можно бы воспользоваться моментом да поднажать, чтобы вытянуть из старого конюха все, что он мне до сих пор не сказал, но не стану. Пока не стану.

Старик лежал молча, выполняя приказ. Лежал, а потом закрыл глаза и заснул. Заснул – это хорошо. А мне можно заняться панцирем.

Будь доспех рыцаря Йоргена железным, за пять лет его сожрала бы ржавчина, а старая медь – металл долговечный. Сходив на ручей, отмыл от грязи, слегка прошелся золой. Еще раз помыл. Вот, теперь видно, что это действительно старый панцирь, покрытый патиной. Вернусь, почищу уксусом с солью, закажу новые ремешки вместо прежних – будет как новый!

Каюсь, взяв панцирь в руки, думал не о том, что он указал место гибели старого рыцаря и я теперь на верном пути. Еще бы понять – где этот путь и куда ведет, но это уже другой вопрос! О том, почему панцирь оказался ночью на рыцаре и почему его не забрали при пленении, думать не стал. А думал я, что старинная кираса займет достойное место в моей коллекции и меч, захваченный – или прихваченный – у барона Выксберга, прекрасно подойдет к этой кирасе!

Подумав о коллекции, решил еще раз взглянуть на трофеи. Я их уже рассматривал, и на первый взгляд они особого впечатления не произвели. А вдруг я ошибся, не разглядев среди заурядных клинков какой-нибудь раритет?

Кажется, во мне проснулся коллекционный зуд, о котором в книге «О проведении досуга» не писалось. Но тайны тут не было. Видел, на какие жертвы способен пойти собиратель редкостей. Сын поставщика королевского двора, наследник огромного состояния, спустил золото предков ради статуй из черной бронзы. Один мой знакомый барон уступил на ночь собственную супругу, чтобы заполучить у соседа редкостный гобелен с изображением соколиной охоты. Я так и не понял, что в нем особенного – краски давно выцвели, нити протерлись, а разобрать – соколиная ли охота, псовая ли и охота ли вообще, невозможно. По преданию, гобелен ткала первая королева фризов, коротая дни в ожидании мужа, ушедшего воевать с кельтами.

Я бы еще понял, если бы эту тяжелую ткань сотворила Пенелопа, пока Улисс болтался по свету, но от королевы даже имени не осталось. Но будь это сама Пенелопа, стоило ли из-за старинного ковра ручной работы терять жену, покончившую с собой, заполучить от понтифика интердикт на пять лет? Но коллекционер – это не человек, а коллекционирование – это болезнь сродни тихому помешательству.

Так что обо всем этом я прекрасно знал, но все равно поперся смотреть. Увы и ах… Малкусы, обычное вооружение кавалериста, не превратились за две ночи ни в дюсаки, ни даже в спадоны. И баркентины, должные прикрывать грудь от вражеских стрел, были совсем неплохи, но, опять-таки, самые заурядные! Чувствовалось, что все они вышли из рук одного оружейника и делались по заданному шаблону. Кажется, герцог Силинг, в отличие от своих венценосных братьев, не жаловал разнобой в доспехах и оружии. Дело, надо сказать, затратное. А ведь должны быть еще и набедренники, поножи и наручни, латные перчатки, щиты. Верно, отправившись ловить конокрада, жандармы не стали облачаться в полный доспех.

Но кое-что для коллекции я отыскал. Среди кинжалов обнаружилась дата – прекрасной работы, с ажурной чашечкой с треугольными отверстиями. Странная находка, если учесть, что дату держат в левой руке, как дополнение к рапире. Драться двумя руками – довольно сложное искусство, доступное для немногих. Видимо, один из погибших был рыцарем, вынужденным пойти в личную дружину герцога. Таскать сразу и меч, и рапиру было тяжеловато, но с датой он расстаться не смог. Теперь бы подобрать бретту под пару – и будет достойный экспонат!

Был, разумеется, риск, что дата попадется на глаза кому-то, кто видел ее на поясе у жандарма, но это маловероятно. Приглашать в гости герцога Силинга со свитой я не собирался, а если он сам пожалует – тут уже все равно. К тому же, кроме клейма мастера, на клинке никаких опознавательных знаков не было, и доказать, что именно я убил хозяина, а не купил, будет затруднительно.

Уже в который раз поймал себя на том, что стал более осторожным, нежели раньше. Пару месяцев назад я бы не брал это в голову. Что мне ссора с герцогом, пусть и владетельным? Одним врагом больше, одним меньше. А теперь я отвечаю не только за себя, но и за свою юную жену – пусть мы до сих пор и не венчаны.

Если бы не находка, еще один день можно было считать потерянным. И сколько еще таких дней? Как ни крути, но старика одного не бросить. Стало быть, придется ждать, пока он не встанет на ноги, ну, а потом уже одному отправляться в глубину леса, оставив Томаса. Пусть выздоравливает, присматривает за лошадьми, пока я вспоминаю пешую молодость. Гневко конечно же будет против, но ему сквозь чащобы и бурелом не пройти. Мне тоже не в радость бить ноги, но придется. А маршрут выберу простой – от того места, где нашел кирасу, все прямо и прямо. Если за полдня ничего не найду, вернусь обратно. Заночуем, а наутро – домой!

Остаток дня я провел бестолково. Опять походил по поляне, посмотрел на место находки, поискал тропинки – хотя бы кабаньи, но ничего не нашел. Даже поспал несколько часов. Потом опять бродил туда-сюда, рубил деревья, собирал хворост.

Солнце уже стало клониться к земле, уходя куда-то за лес, проснулся Томас и попытался дотянуться до котелка. Молодец, даже и не подумаешь, что вчера собирался помирать, но шевелиться ему рановато. На сей раз Томас осилил полкотелка воды, но от еды отказался. Я не настаивал. Не потому, что самому мало, а потому, что организм сам подскажет – хочет он есть или нет. Зато разрешил-таки старику говорить, а не то уж совсем извелся.