Над большим камином висел портрет Гиацинты Форуа. Тони остановилась и смотрела на нее.

– Она очень красива.

– Я хочу, чтобы ее нарисовали, позднее, в виде картины для этой комнаты, картины весны.

– Когда вы думаете жениться?

Де Солн слегка пожал плечами.

– Кто знает? Гиацинта говорит, что в будущем году. Что касается меня, я бы хотел этим летом, я не становлюсь моложе. – Его голос звучал очень грустно. – Гиацинта говорит, и мудро говорит, я должен признать, что если кто уже женится, то это совершившийся факт, от которого уже не уйдешь, со свободой кончено. Согласны ли вы с этой женской точкой зрения, мадемуазель Тони?

Тони закурила папироску.

– Замужество много больше связывает женщину, чем мужчину, видите ли: мужчина и после женитьбы все-таки продолжает быть самим собой, но женщина всегда становится только женой или матерью и очень редко успешно выполняет обе обязанности. С выходом замуж она, разумеется, приобретает дом, но теряет самое себя, а ведь индивидуальность чего-нибудь да стоит.

Он рассеянно кивнул и внезапно сказал с большим жаром:

– Ни с чем в женитьбе не следует считаться, кроме любви, ни с индивидуальностью, ни со свободой. Все это гроша не стоит по сравнению с настоящим чувством.

– Я не сказала, что это важнее любви, – возразила Тони, – мы говорили о замужестве, а не о любви. Я думаю, что если человек действительно любит, то все остальное перестает иметь значение. Я этим не хочу сказать, что человек должен тотчас же перестать интересоваться всем остальным или жизнью и отдаться всецело страсти. Я хочу сказать, что все другие доминирующие интересы, как самоанализ, развитие индивидуальности, должны быть совершенно вычеркнуты. Любовь – это совершенная способность чувствовать одинаково с другим человеком, – вот и все.

– Если бы вы имели детей, любили бы вы их больше мужа?

Тони покачала головой:

– Нет. Я бы не могла. Я могу вобрать в свою душу всецело только одного человека. Я бы любила их, и они являлись бы моим даром ему, и вообще дети такие теплые, смешные, сонные, сладкие существа; но они бы никогда не были на первом месте, я боюсь.

– Боитесь? Вы говорите так, как будто ваши мысли неправильны. Вы совершенно правы, абсолютно правы, я так думаю. Я был бы в ужасе, если бы какой-нибудь малыш Жан или Гиацинта встретил бы меня как соперника в открытом поле.

Он слегка кашлянул.

– Уже бессовестно поздно, – воскликнула вдруг Тони, когда маленькие круглые часы пробили шесть. – Я должна пойти. Сегодня я еще буду недолго рисовать в кабаре. Жюль умолял, и я согласилась.

– Вы очень красиво одеты, мадемуазель Тони.

Тони покраснела от удовольствия:

– Первый результат моего успеха. Теперь скажите «суета сует».

– Нет, не скажу. Я люблю, когда женщины тщеславны, – мне кажется, это признак того, что они счастливы.

– Тогда я, вероятно, утопаю в блаженстве, ибо я не только очень, но безусловно горжусь моим новым кушаком.

– Прелестный лиловый цвет.

Она пожала ему руку:

– Ну, прощайте, и спасибо вам.

– Вам спасибо, – быстро прервал он, – что пришли навестить меня. Я ненавижу сидеть в одиночестве. Вы развлекли меня. Я чувствую себя так, как будто принял целительное лекарство.

– Еще раз прощайте.

– Придете ли вы скоро навестить меня, если я не поправлюсь?

– Я охотно приду.

– В таком случае «до свидания», потому что, если я поправлюсь, я приду к вам, а если нет, то вы придете ко мне.

Лакей ждал, чтобы проводить ее вниз.

Когда большие двери закрылись за ней, она вдруг подумала об иронии жизни де Солна с его постоянно плохим здоровьем. Он имел все, что мир мог ему дать, и не имел сил пользоваться всем этим.

Мое мрачное сердце полюбило тебя, Полюбило и разбилось, Разбилось, болело, истекало кровью, Но ты всего того не замечала.

Гейне

Для того чтобы не думали, что эта книга ставит своей задачей служить хроникой знаменитой жизни, а может быть, и для того, чтобы сразу же разочаровать людей, полных надежд, следует сказать без обиняков, что Тони очень много работала в течение двух лет, раньше чем добилась достойного упоминания успеха. Только тогда о ее имени стали говорить на рынке, где создается газетный успех либо провал.

Де Гань послал за ней однажды, предложив ей место в своей газете с окладом, который год тому назад показался бы Тони огромным. Она отказалась, в спокойной уверенности, что, не связанная контрактом, она будет в состоянии выработать сумму, превосходящую предложенную. Так и было. Даже Жоржетта, только что вернувшаяся еще раз из Испании, стала смотреть на Тони с тем благоговением, которое может внушить одно только обладание чековой книжкой. «Квартира» на улице Д’Альмэн к тому времени давно уже не существовала для них и была заменена двумя комнатами на улице Вольтера. И от этих двух комнат они отказались, чтобы заменить их квартирой на бульваре Готье. Квартира была не очень велика, но была определенно привлекательна и имела ванную комнату. У Тони теперь была Жоржетта, Симпсон, ванная комната и чековая книжка, а помимо того, куча людей, с которыми она была хорошо знакома.

Она скоро стала персоной.

Де Солн, путешествовавший последние шесть месяцев, познакомил ее с одним кругом людей. Другой круг сам познакомился с нею с простотой и свободой, которые существуют на всем белом свете между мужчинами и женщинами, работающими мозгом. Цветы, конфеты, книги присылались Тони временами из Каира, Лондона и даже из далекой Америки. Де Солн написал ей раз или два. Она ответила. Их дружба являлась очень приятной вещью для них обоих.

Даже Дафнэ и Фэйн навестили Тони.

Они были очень милы и отнеслись к ней слегка покровительственно. Очень рады, что ее работы имеют такой успех и что она действительно стала «как следует», – двусмысленное замечание, значение которого Тони мысленно и вполне правильно объяснила так, что «она принята в обществе».

Фэйн еще обладал стройностью, которой Дафнэ уже не хватало. Его отрицательная красота осталась той же, с прибавлением нескольких морщин и усов. Но необыкновенно нежные когда-то краски Дафнэ уступили место обычной «розовости», которая, хотя и являлась признаком здоровья, была уже недостойна ни описания, ни восхищения.

Все же Тони обрадовалась их визиту; действительно, продолжать ссоры достаточно противно, а тем более со своими родными.

На Фэйна произвел большое впечатление приход де Солна. Тони сразу заметила матримониальный блеск в его глазах, когда он подошел прощаться с нею.

– Граф твой товарищ, Тони?

– Да, – успокоила она его.