— Вот мы и обручили мою любимую дочку и этого замечательного, любимого мною молодого человека. Пожелаем им любви и счастья…

«Ага, какое у него глупое и растерянное стало лицо! — думал Мухиттин, глядя на поскучневшего Омера. — Разве такое должно быть лицо у завоевателя? Как у овечки! Явно ему теперь и стыдно, и досадно, но он сам этого хотел. Интересно, как депутат меджлиса поможет ему удовлетворить завоевательские амбиции?»

Гости начали аплодировать. «Как быстро все закончилось! — подумал Мухиттин и тоже, улыбнувшись, хлопнул пару раз в ладоши. — Я делаю это потому, что так надо делать в подобных ситуациях», — думал он, но не чувствовал себя лицемером.

Мухтар-бей расцеловал помолвленных, те, в свою очередь, поцеловали ему руку. Потом он отошел в сторонку а жених и невеста остались стоять, где стояли. Вышла какая-то заминка. Назлы растерянно смотрела на Омера. Всем стало понятно — этот неуверенный взгляд говорит о том, что теперь все ее действия и решения будут зависеть от воли этого молодого человека. Потом она вдруг неожиданно нагнулась и взяла на руки пепельно-серую кошку, которая крутилась у ее ног. Все заулыбались, а потом встали с мест и бросились целовать и поздравлять Омера и Назлы.

Целуя Омера, Мухиттин почувствовал, что взволнован. Этого он не ожидал и поэтому растерялся, но все же произнес заранее заготовленную фразу:

— Ну, Растиньяк, начал ты неплохо, теперь не останавливайся на достигнутом!

— Неплохо начал? Ах, дружище!.. — громогласно произнес Омер. Наверное, успел уже выпить. — Ах, дорогой мой Мухиттин, ты такой же, как всегда, а вот я…

— Что ты, что ты! Ты у нас молодец! — сказал Мухиттин, увидел, что Омер, попавший в объятия какого-то родственника, его уже не слушает, и повернулся к стоящему рядом Рефику: — У Перихан уже такой живот! — Эти необдуманные слова показались ему ужасно глупыми.

— Вечером поедем к нам, ладно? — спросил Рефик. — Когда все разойдутся.

В гостиной совершалось непрерывное плавное кружение. Люди вставали и садились, обменивались взглядами, улыбками и поцелуями, говорили друг другу приятные слова. Вокруг стоял гул радостных голосов. Все наконец-то стряхнули с себя напряжение, как будто дожидались вовсе не помолвки, а именно этого кружения и гула. Мухтар-бей, сидя в уголке, беседовал с дядей и тетей Омера. Назлы и Омер стояли у окна и, улыбаясь, говорили с какими-то молоденькими девушками. Там же была и старая кошка — с недовольным видом позволяла передавать себя с рук на руки. Тетя Назлы, хозяйка дома, переходила от одной группы гостей к другой, стараясь связать их в единое радостное целое, улыбалась, смеялась, шутила, чтобы поддержать всеобщее веселье, а иногда, сама того не желая, грустно хмурилась.

«Я тоже должен быть таким, как они, я должен присоединиться к ним», — думал Мухиттин, но не мог придумать, с чего начать. Потом решил пошутить и повернулся к Рефику:

— Хорошее представление, не правда ли? Словно в театре!

Хотел улыбнуться, но не смог.

— Да, славно проводим время, — откликнулся Рефик.

— Еще лучше будет за обедом, — сказал Мухиттин, просто чтобы не молчать. — Интересно, выпивка будет?

Послышался смех. Джемиле-ханым, тетя Назлы, рассказывала какую-то смешную историю.

«Нет, я не смогу стать таким, как они!» — подумал Мухиттин.

Джемиле-ханым рассказывала группке своих знакомых историю о том, как младенец Омер испачкал ей платье. Когда история подошла к концу, тетя снова изобразила руками, как прижимала к себе Омера, чтобы скрыть пятно, и захихикала. Слушатели, улыбаясь и покачивая головами, посмотрели на Омера.

— Как мы тогда радовались, что рядом с Туннелем открылся ресторан, куда нам, женщинам, можно было ходить! — сказала, отсмеявшись, Джемиле-ханым.

— Был еще один знаменитый клуб, но чтобы туда пойти, нужно было набраться храбрости, — вспомнила Маджиде-ханым.

— Я однажды набралась, — улыбнулась Джемиле-ханым. — Но потом мне было так совестно, что дома я расплакалась. Меня там видел Мухтар!

Мухтар-бей зевнул и посмотрел на Омера.

— Что же ты никак не присядешь? — спросил он и вдруг кое-что вспомнил: — О реформах все того же мнения?

— Мухтар, ну сегодня-то хоть оставь его в покое! — попросила Джемиле-ханым.

— А что я такого сказал? — удивился Мухтар-бей.

Омер улыбнулся, желая показать, что сегодня его никто и ничто не беспокоит, и вернулся к Назлы и ее подружкам.

В это время на граммофон поставили пластинку с песней на немецком языке. На секунду все замолчали, а потом заговорили снова. Одна из девушек, оказавшаяся подругой детства Назлы, начала делиться смешным воспоминанием. В тех местах, где нужно было смеяться, она останавливалась и смотрела на подружек; время от времени бросала взгляд и на Омера. Другие девушки тоже на него поглядывали. Взгляды их говорили: «Понимаешь ли ты, что мы давным-давно дружим с этой девушкой, которая так тебе нравится, с которой ты обручился и на которой женишься? Она сейчас всем интересна, все ею восхищаются, но мы не хуже!» Прислушиваясь к разговору, Омер гладил кошку, сидевшую у него на коленях, и чувствовал себя королем. Когда закончившуюся песню завели второй раз, он улыбнулся, передал кошку Назлы и встал, даже не пытаясь скрыть, что общество девушек ему наскучило. Сегодня он чувствовал себя настолько беспечным, что о таких пустяках можно было не задумываться.

Омер стал осматривать гостиную, ища, к кому бы подойти. «Я словно избалованный ребенок, думающий, что бы вкусненького съесть», — усмехнулся он про себя. Такой уж был сегодня день. «Подойду-ка я к Рефику с Мухиттином. О чем, интересно, они говорят? У Мухиттина, как всегда, такое грозное выражение на лице!»

— Какой вы, Омер-бей, красивый и элегантный! — послышался рядом чей-то голос. Омер не знал этого пожилого человека — должно быть, кто-то из родственников Назлы. Он холодно улыбнулся и подошел к друзьям.

— Что сказал тебе тот старикан? — поинтересовался Мухиттин.

— Что я, дескать, сегодня очень красивый и элегантный.

— Так оно и есть! — улыбнулся Рефик.

— Ты всем очень нравишься, — добавил Мухиттин.

— Правда?

— А ты что думаешь? Забыл, что ли, кто у нас Растиньяк?

— Действительно забыл! — рассмеялся Омер.

— Не забывай… Ты, помнится, говорил, что презираешь обыденную жизнь.

— Мухиттин сегодня ужас какой раздражительный, — сказал Рефик. — И с чего, спрашивается? Расслабься немного. Ну, праздник, ну, веселье — что тут такого? Вечером поедем к нам, ладно?

— И что будем там делать?

— Он хочет поставить самовар, — улыбнулся Мухиттин. — Порыться в воспоминаниях, погрустить, посмеяться.

— Ну ладно, уговорил, — сказал Омер. — Поставим самовар, посидим, поболтаем.