Представьте себе парусный корабль. Представьте себе, что он поймал попутный ветер и влился в эскадру других кораблей. Яркие разноцветные паруса сливаются в великолепную радужную картину. Эскадра сильна единством: подстегивая друг друга, корабли уходят все дальше и дальше в море. Оторвавшись от своих причалов, они устремляются в неизведанное. Они жаждут вкусить свободы и не боятся взбираться на гребень самой опасной волны. А затем представьте себе, как вздымающийся вдруг из холодной морской бездны Железный Кулак обрушивается вдруг на тот первый корабль и в щепки крошит его кормило. Остальные, увлеченные звездами и манящим горизонтом, этого не замечают. Несчастный парусник, потеряв управление, дрейфует, отстает от эскадры и остается в одиночестве с вдруг оказавшимся ненужным белым свадебным платьем.

В то время не было еще ни мобильных телефонов, ни текстовых сообщений, ни FaceTime, ни WhatsApp. Вся в слезах, зарывшись в подушку на своем огромном ярко-красном диване в Лос-Анджелесе, я была убеждена, что мои русские друзья пойдут по жизни дальше без меня. Русские прекрасно понимали бесполезность борьбы с тем, что победить невозможно. Но я не знала, что, только услышав о моей проблеме с визой, Юрий с несколькими друзьями прыгнул в ночной поезд и помчался в Москву, где он написал письменное обращение в консульский отдел Министерства иностранных дел. Длинными безлунными ночами я, не сомкнув глаз, думала о нем. А знание о том, что он сделал, принесло мне мгновение счастья в непрекращающемся кошмаре.

Ответ, который Юрий, наконец, получил на свое обращение, гласил: «Приезд гражданки США Джоанны Филдз/Стингрей в настоящее время невозможен». Конец нашей истории написали за нас, прежде чем мы сами подошли к нему.

В России тем временем жизнь шла своим чередом: другого выбора ни у кого из нас не было. Чтобы получить информацию, мне приходилось ждать дни, недели, иногда месяцы. С их стороны было то же самое. Наступило 6 апреля 1987 года – день назначенной, но не состоявшейся свадьбы. Мир тем не менее не остановился, и мне пришлось заставить себя проснуться и в тупой неподвижности просидеть часы, предназначенные для смеха, поцелуев и свадебного торжества. Я, впрочем, совершенно не помню тот день. Я уже пыталась погрузиться в глубины памяти, чтобы выскрести оттуда какие бы то ни было застрявшие на задворках сознания воспоминания, но безрезультатно: ничего, кроме унылой, растянувшейся на 24 часа пустоты. Вместо этого всякий раз на меня накатывается другое воспоминание: финал чемпионата школ Калифорнии по прыжкам в воду, я – звезда своей родной Beverly Hills High School и явная претендентка на медаль. Последний прыжок – сальто назад в полтора оборота. Я сделала три шага и прыгнула. Боли от столкновения головы с трамплином я почти не почувствовала и лишь уже входя в воду услышала разнесшееся по всему огромному бассейну эхо от удара. Я шла ко дну в мирном, расслабленном состоянии, не очень понимая, почему это вдруг куча народу попрыгала в воду и устремилась ко мне. «Интересно, что это был за шум? – помню, подумала я. – Интересно, почему они вдруг все прыгнули в воду и плывут ко мне?» Вдруг сильные руки крепко схватили меня и потянули вверх, на поверхность. Все громко говорят, перекрикивая друг друга, смотрят на меня и спрашивают, как я себя чувствую. Я же чувствовала себя умиротворенно, как несомая на сильном ветру в небо птица. Это воспоминание – свидетельство того, сколь могущественна человеческая психика, как при очень сильной боли, будь то физическая или душевная, она просто отключает реакцию и выпадает из реальности. Так моя психика просто стерла из памяти один из самых страшных дней моей жизни. Как бы я ни напрягалась, дня 6 апреля 1987 года в моей памяти не существует.

А на другой стороне Земли в тот день Юрий сделал единственное, что было в его силах для выражения грусти и разочарования: Густав по его просьбе состриг все его прекрасные волосы. На попавшей ко мне позже фотографии с остриженным наголо черепом и насупленным взглядом он выглядел как солдат-новобранец: это была наша тихая война.

А вот происходившее после пропущенной свадьбы я помню уже очень хорошо: я сама, родители, друзья – все с головой погрузились в решение моей проблемы. Мы, американцы, в отличие от русских, столкнувшись с несправедливым к нам отношением, превращаемся в доисторических динозавров, готовых крушить все и вся на своем пути. Мы воспринимаем это как неотъемлемое право граждан своей собственной страны и мира. Родители полетели в Европу с моим паспортом и попытались поставить в него визу в советском консульстве в Варшаве. Незадолго до отъезда отчиму Фреду удалось встретиться с находившимся как раз в Лос-Анджелесе Владимиром Познером, который пообещал по возвращении в Москву заняться вопросом с моей визой.

«Только Арманд Хаммер может убедить советский МИД сделать визу для американского гражданина», – ответил спустя несколько дней Познер Фреду по телефону.

Недавно я обнаружила у себя в архиве письмо от Хаммера, датированное 20 декабря 1985 года. «Дорогая мисс Филдз, – писал он, – спасибо большое за присланный Вами и снятый в России видеоматериал, который я возвращаю Вам вместе с этим письмом. Было любезно с Вашей стороны вспомнить обо мне. Позвольте пожелать Вам всего наилучшего в связи с наступающим Рождеством и всяческих успехов в Новом году. Искренне Ваш, Арманд Хаммер». Получив это письмо, я была в восторге. Но теперь, став старше и лучше понимая мир вокруг, я вижу то, что осталось между строк, и понимаю, в чем состоял истинный смысл этого письма.

«Да кто ты такая? Не люблю я этот ваш рок-н-ролл. Друзья эти твои выглядят как шпана, и не буду я делать ничего противозаконного даже ради хорошего дела. У нас с тобой нет ничего общего. Забирай свое видео!» – так и слышится мне его голос.

С визой он так ничего и не сделал.

Кто-то дал родителям выход на Анатолия Добрынина, члена ЦК КПСС и в течение более чем двадцати лет, вплоть до 1986 года, советского посла в Вашингтоне. Фред также обратился к мэру Лос-Анджелеса Тому Брэдли, сенаторам от Калифорнии Алану Крэнстону и Мелу Левину, сенатору от Массачусетса Теду Кеннеди, всем своим видным друзьям и политикам, которых он поддерживал в течение многих лет. Через Долорес мать получила ответ от Госдепартамента, из которого явствовало, что в Советском Союзе недовольны мною и тем, что я делала, и что я совершенно очевидно не учла это недовольство. Нам дали понять, что я попыталась взять под свой контроль всю ситуацию с роком в России и что они были не готовы просить одолжения у Советов ради молодой американки с геометрической прической и зелеными глазами.

Я отправила еще один длиннющий телекс Анатолию Хлебникову в ВААП, приводя все возможные новые аргументы, которые, как мне казалось, могли помочь в моем деле. Я написала, что Боуи готов передать «Мелодии» лицензию на свои альбомы, и умоляла его отправить мне приглашение на бизнес-визу с тем, чтобы я могла участвовать во встрече между ВААП и Кенни Шаффером для обсуждения планов о приезде Бориса и «Аквариума» в Америку. В ответ тишина. Я отправила телекс Захарову и Литвинову в Министерство культуры, объясняя, что мои телексы Киселеву в Госконцерт о концерте Боуи и Бориса остались без ответа.