Я решила пойти по стопам своих друзей и перевести борьбу в андеграунд. Кассету с Petty Men и еще несколькими песнями, для которых я сочинила и записала английский текст, я оформила самодельной обложкой с названием по-русски «Помоги Стингрей».

Джуди отвезла кассету в Россию, где по привычным старым добрым каналам андеграунда она пошла по сети рок-фанов.

Параллель была очевидной: я контрабандой вывезла музыку своих друзей в Америку и издала ее на не совсем легальном альбоме, теперь они делают то же самое с моей музыкой. Такие моменты, такая совместная вовлеченность в общее тайное дело были спасательным кругом, который только и помог мне выжить в мрачном океане бюрократического равнодушия.

16 июня 1987 года конгрессмен Бейленсон получил ответ от консула А. Терехина в Генеральном консульстве СССР в Сан-Франциско. Письмо это было ответом на отправленный в Москву в МИД еще в марте телекс.

В письме говорилось, что МИД СССР не считает возможным в настоящий момент предоставить мне въездную визу. Это был единственный прямой ответ советского правительства на все отправленные в его разнообразные ведомства многочисленные запросы и обращения.

Шок от холодного душа, обрушившегося на меня из этого письма, был пострашнее, чем две тысячи футов ревущего ледяного потока водопада Йосемите[123]. Никому и никогда не пожелаю испытать такой же эмоциональный удар.

Все это время – бесконечные и остающиеся без ответа либо удостоенные короткого, холодного отказа письма, телексы и телефонные звонки – слилось для меня в полный разочарований и неопределенности период хаоса. Как на американских горках, меня швыряло от смятения и отчаяния к надежде, а потом опять к отчаянию – и все это в течение нескольких минут.

– Джоанна, – мать начала телефонный разговор настороженным, даже слегка взволнованным голосом. – Тебе пришло письмо из России…

Я пулей вылетела из дома, прыгнула в машину и помчалась к ее дому. «Бог мой!» – только и смогла выдохнуть я, открыв конверт и увидев исписанную почерком Юрия целую страницу. Он никогда раньше не писал мне писем, да и в разговоре редко произносил больше, чем несколько слов. И вдруг вот она – покрытая черными чернилами страница толстой бумаги. Ушло несколько секунд, прежде чем я смогла сфокусировать внимание на самом тексте и в ужасе сообразить, что написан он от начала до конца по-русски.

«Мне нужно перевести это письмо!». И опять я вылетела из дома, и опять покрышки моей машины заскрежетали на резких, крутых поворотах. Переводчика Google тогда еще не существовало, и в голове у меня стали один за другим прокручиваться варианты легкого решения возникшей вдруг задачи. Каждая проходящая секунда казалась мне убийственной, ведь с ней я могла бы уже быть ближе к Юрию и слышать в голове его густой, низкий голос. Я повернула на бульвар Сансет, проскочила мимо знаменитого Beverly Hills Hotel, и на повороте в Бенедикт Кэньон[124] меня вдруг настигла вспышка света. Хлопая глазами, я увидела прямо перед собой белый кабриолет Volkswagen Rabbit, за рулем которого сидел настоящий бог – красавец с ниспадающими на плечи длинными светлыми волосами. Я мгновенно узнала его и, не раздумывая ни секунды, пристроилась и довольно безрассудно стала прижимать его автомобиль к обочине дороги.

– Годунов![125] – заверещала я, опустив стекло своей машины. – Годунов! Я враг Советского Союза, и они не дают мне выйти замуж!

По выражению его изумленного лица, широко раскрытым глазам и губам, готовым уже разразиться гневным ругательством, было очевидно, что понять смысл моих отчаянных воплей он был совершенно не в состоянии. Тем не менее каким-то чудом он все же решил остановиться и припарковал машину у тротуара. Запыхавшись, я остановилась рядом, выскочила из машины, распахнула дверь его «Фольксвагена» и плюхнулась на сиденье рядом с ним.

– Я враг Советского Союза, и меня не пускают обратно в страну, где у меня должна быть свадьба с моим женихом. Но вот он только что прислал мне письмо. Я по-русски читать не умею, вы мне не переведете? Пожалуйста!!! – я чуть ли не насильно заставила его взять письмо и наконец-то перевела дыхание.

Александр Годунов бросил взгляд на уже захватанный моими потными пальцами листок бумаги, затем опять на меня. Я же, не отрываясь, смотрела на его великолепное лицо, на глядящие прямо на меня мятежные голубые глаза. «Конечно», – спокойно ответил он.

Что могло быть более примечательного в этот день, чем возможность услышать обращенные ко мне мысли Юрия, изложенные с сильным русским акцентом голосом одного из самых знаменитых в мире танцовщиков? «Бейби, – начал переводить письмо Годунов, – мне очень жаль, что свадьба наша сорвалась, и нам с тобой, конечно, сейчас очень трудно. Я пытаюсь сделать все, что в наших силах здесь в России, и мы будем продолжать бороться. Я хочу, чтобы ты была моей женой, и буду ждать столько, сколько потребуется. Не волнуйся. Нужно успокоиться. Я состриг волосы. И я хочу, чтобы ты родила мне ребенка». Читая все это, Годунов даже бровью не повел.

Каждое слово письма наполняло меня теплом, как животворная струя воды наполняет засохший цветочный горшок. С каждой секундой, которую отсчитывала стрелка часов на крохотной приборной доске годуновского «Фольксвагена», жизнь начинала казаться более сносной, а проблемы решаемыми. Я посмотрела на Годунова и улыбнулась.

«Спасибо вам огромное! Это очень важно для меня». Я выскочила из машины, не решаясь больше занимать время столь знаменитого человека. Я так торопилась, что даже не забрала письмо, а он так и остался сидеть в своей машине на обочине каньона, с изумлением глядя на убегающую безумную незнакомку. Но в душе у меня уже звенели слова Юрия, и я была опять готова к бою.