– А что вы будете делать, если не сумеете попасть в Россию, а Юрия тоже не выпустят из страны? – спросила меня из Нью-Йорка по спутниковой связи Джейн Поли[118] во время интервью о моем статусе «врага советского государства» для программы Today Show[119].

Вопрос застал меня врасплох. Даже в моменты крайнего отчаяния и гнева я не рассматривала такую возможность и не позволяла этой мысли проникнуть в сознание. Впервые такая перспектива отразилась гулким эхом в той пустоте, что отделяла меня от моего второго дома. Я почувствовала, как меня стала бить дрожь.

– Нет! – громко и твердо ответила я. – Не видеть Юрия и не стать мужем и женой – такого варианта для нас не существует!

Оказывается, и в шести тысячах миль от меня были люди, считавшие так же. Я узнала, что на имя Егора Яковлева, главного редактора газеты «Московские новости», ушло письмо на трех страницах, подписанное всеми музыкантами Ленинградского рок-клуба во главе с его председателем Колей Михайловым. В письме подробно описывалось, что я сделала в России, рассказывалось о возникшей у меня проблеме с визой, и заканчивалось оно такими словами: «Это письмо не жалоба и не просьба. Оно лишь констатация целого ряда фактов и недоумение по их поводу. А может быть и вопрос, отвечать на который рано или поздно придется нам, советским людям».

Это был приятный сюрприз, еще больше укрепивший меня в уверенности, что альтернативы моему возвращению нет. Русские нечасто отваживаются поднять голос против системы, и тот факт, что ребята на это решились, придавал мне силы продолжать борьбу за справедливость. Я была ужасно горда тем, что стала частью этой банды пиратов, и готова была сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы вернуться к ним.

Аллан Аффельдт, прослышав о моих проблемах с визой, отправил мне официальное приглашение как специальному гостю советско-американского Похода за мир, который должен был проходить с 15 июня по 8 июля между Москвой и Ленинградом. Он сказал, что для всех участников похода его организация получает групповую визу, и, быть может, в группе и мне удастся проскочить. Попробовать стоило, но, увы, и этот трюк не сработал.

25 мая наконец-то пришла какая-то корреспонденция из России. Это был телекс Дагу Баттлеману из Yamaha от имени Л. Д. Нечаевой, заведующей отделом культуры Ленинградского областного совета профсоюзов. Я всегда, даже в своем тогдашнем состоянии нервозности, не уставала поражаться множественности пышных титулов, которыми русские сопровождали свои должности. Складывалось ощущение, что при коммунизме власти только и изобретали все новые и новые титулы и звания. В письме госпожа Нечаева сообщала, что они будут рады принять в дар от фирмы Yamaha комплект аппаратуры для рок-клуба, и выразила надежду, что этот дар «будет способствовать дальнейшему развитию и расширению музыкальных и культурных связей между нашими странами». «Наконец-то!» – помню, подумала я. Должна была появиться женщина, чтобы понять и оценить, что именно самое важное во всем этом деле. По крайней мере, один из задуманных проектов сдвинулся с мертвой точки.

Пока у меня была куча свободного времени, я стала писать английские тексты на песни своих друзей и записывать эти песни у себя в «Золотом штате»[120]. Я поняла, что так – если уж мы не можем джемовать, смеяться и петь вместе – я чувствую более тесную связь с ними. Это были великолепные, полные света песни, которые трогали меня при каждом прослушивании. Английские слова просто вдруг возникали у меня в голове: «Пепел» и «Вавилон» Бориса, «Битник» Цоя, «Мое поколение» Кинчева, «Крик в жизни» «Странных Игр». Мне удалось уговорить Джуди отвезти в Ленинград эти записи, что помогало мне по-прежнему чувствовать себя частью их мира. Особенно мне нравился написанный мною английский текст к новой песне Цоя «Перемен», ставшей впоследствии одной из его визитных карточек. По-английски я назвала ее Petty Men («Мелкие людишки»), так, чтобы по размеру название совпадало с русским оригиналом, и в этот текст я вложила все свое возмущение, весь свой гнев по отношению к столь враждебно отнесшимся ко мне русским:

В 2014 году депутат российской Государственной думы[122] сделал заявление, основанное, по его словам, на специально проведенном КГБ исследовании. По его словам, «целый отдел ЦРУ в Голливуде профессионально занимался написанием песен для Виктора Цоя, изучив ситуацию в СССР и подбирая слова, которыми можно было сыграть на чувствах слушателей». Может быть, он имел в виду меня?! Говорят, что Россия страна с непредсказуемым прошлым, но это также страна, где за прошлое иногда выдают чистый вымысел.