Картина понемногу прояснялась. В комнату вошли пятеро, двое умерли, но вышли четверо.

— Договариваться с ним было бессмысленно? — предположил я.

— Договариваться? — Дре выпрямился и убрал ключи в карман джинсов. — Тимур вломился, сказал: «Гони младенца» — и направился резать пуповину. Христом Богом клянусь, я в жизни не видел ничего страшнее. Я держу младенца, а он хватает хирургические ножницы и прет на меня. Минуту назад мы смеялись сквозь слезы и обнимались, и вот на меня прет чернобыльский мутант с хирургическими ножницами наперевес. И собирается перерезать пуповину. При этом один глаз у него закрыт, потому что он настолько угашен, что у него двоится в глазах. В этот момент Зиппо прыгнул ему на спину и перерезал ему глотку скальпелем. Вскрыл от уха до уха. — Дре на секунду закрыл лицо ладонями. — Ничего ужаснее я в жизни не видел, а я проходил интернатуру в отделении экстренной медицинской помощи. В Гэрри, штат Индиана.

Из спальни уже некоторое время не доносилось ни звука. Я встал.

Дре этого даже не заметил.

— А теперь самое интересное. Чернобыльский мутант Тимур даже с перерезанной глоткой ухитрился скинуть Зиппо с загривка. Тот упал на пол, и Тимур всадил ему в грудь три пули.

Я подошел к двери спальни и прислушался.

— Потом эта ошибка природы навела ствол на нас. Мы поняли, что сейчас умрем. Но тут глаза у него закатились, и он рухнул на пол. Мертвый.

Я легонько постучал в дверь спальни.

— Мы не знали, что нам делать. Что бы ни произошло, они бы нас, скорее всего, убили. Кирилл любил Тимура как преданного пса, каким тот, собственно, и являлся.

Я снова постучал в дверь и, не дождавшись ответа, толкнул ее. Она была не заперта. Я с порога оглядел пустую спальню. Ни младенца, ни Аманды.

Я обернулся к Дре.

— Сбежала? — безо всякого удивления в голосе спросил он.

— Да, — сказал я. — Сбежала.

— Она часто так делает, — сказал он, обращаясь к Энджи.

Мы стояли позади дома, оглядывая небольшой двор и гравийную дорожку, которая выходила на узкую грунтовку. На другой ее стороне располагался другой двор, окружавший белый викторианский особняк с зелеными ставнями.

— Значит, у вас была еще одна машина? — спросил я.

— Вы же частные сыщики. Разве вы не должны проверять такие вещи заранее? — Дре вдохнул чистый горный воздух. — Ручная коробка передач.

— Что?

— У Аманды в машине. У нее маленькая такая «хонда». Она поставила ее на нейтралку, скатила с холма, а потом свернула направо. — Он показал направление. — Секунд за десять добралась до дороги, завела мотор и переключилась на первую передачу. — Он присвистнул. — И укатила.

— Круто, — сказал я.

— Говорю же, она часто так поступает. Она легка на подъем. И если ей что-то не нравится, она просто сматывается. Она сюда еще придет.

— А что, если нет? — сказал я.

Он присел на стоявший на крыльце диванчик.

— А куда ей еще податься?

— Она «великий самозванец» в юбке. И может отправиться куда захочет.

Он воздел вверх указательный палец:

— Это верно. Но она этого не сделает. Все то время, пока мы с ней в бегах, я без конца твердил ей, что самое разумное — свалить в другую страну, на какой-нибудь тропический остров посреди океана. Но она и слышать об этом не хотела. Когда-то давно она была здесь счастлива, поэтому она постоянно будет стремиться сюда.

— Все это очень трогательно, — сказала Энджи, — но, когда над тобой нависает смертельная угроза, тебе не до сантиментов. А Аманда не производит впечатления сентиментального человека.

— И тем не менее. — Он вскинул руки. — Все именно так. — Дре обхватил себя за плечи. — Холодно. Пойду в дом.

Он исчез за дверью. Я последовал было за ним, но Энджи остановила меня, сказав:

— Подожди секунду.

Она прикурила сигарету. Руки у нее дрожали.

— Ефим угрожал нашей дочери?

— Это их обычный прием. Они всегда так делают, чтобы вывести тебя из равновесия.

— Он угрожал ей, да или нет?

Через полминуты я кивнул.

— Они добились своей цели. Я выбита из равновесия. — Она сделала несколько быстрых затяжек. Смотреть мне в глаза она избегала. — Ты дал слово Беатрис, что найдешь Аманду и вернешь ее домой. Насколько я тебя знаю, тебе легче сдохнуть, чем нарушить данное слово. Наверное, за это я тебя и люблю. Понимаешь?

— Понимаю.

— А ты понимаешь, как сильно я тебя люблю?

Я кивнул:

— Конечно. Ты даже не представляешь, насколько это для меня важно.

— Взаимно.

Она нервно улыбнулась и так же нервно затянулась сигаретой, дрожащей в ее пальцах.

— Ты должен сдержать данное слово. И я тебя в этом поддерживаю.

Я понял, к чему она клонит.

— Но ты никому не давала никакого слова.

— Именно. «Весь вопрос в том, кому ты даешь слово». — Она улыбнулась. Глаза у нее влажно заблестели.

— Я тебе передать не могу, до чего мне приятно, что ты цитируешь фильм «Дикая банда».

Она изобразила реверанс, но миг спустя ее лицо снова стало серьезным и обеспокоенным.

— Мне на них на всех наплевать, — сказала она. — Ты слышал, о чем говорил Дре? Он — не просто дерьмо. Он — исключительное дерьмо. Он торгует младенцами. Если бы в мире была справедливость, он бы сидел в камере, а не в теплой гостиной домика в симпатичном городке. А теперь выходит, что из-за них моя дочь в опасности? — Она указала на дом. — Меня такой расклад не устраивает.

— Я знаю.

— А я знаю, что они знают, что она в Саванне. И сегодня я буду ночевать с ней.

Я сказал ей, что уже предупредил Буббу и он уже кое-кого рекрутировал себе в помощники, но Энджи это не особенно успокоило.

— Все это замечательно, — ответила она. — Бубба — это Бубба, и он жизни не пожалеет, чтобы ее защитить, в этом я не сомневаюсь. Но я — мать. Мне надо быть рядом с ней. Сегодня же. Все равно какой ценой.

— За это я тебя и люблю. — Я взял ее руку в свои. — Ты ее мама. И ей нужна мама.

Она нервно рассмеялась и провела ладонью по глазам.

— А маме нужна она.

Она обвила руками мою шею, и мы поцеловались. На ледяном воздухе этот поцелуй казался особенно жарким.

Когда мы оторвались друг от друга, она сказала:

— В Леноксе ходит междугородный автобус.

Я покачал головой:

— Не болтай глупостей. Возьми джип. Оставишь на парковке в аэропорту. Если он мне понадобится, я его оттуда заберу.