Я повернул голову, оглядел платформу и снова обвел взглядом машины.

Дре нигде не было.

Потому что Дре был повсюду.

В багажнике машины Дре я нашел электрический фонарик и пару пластиковых пакетов из супермаркета. Пакеты я намотал на ботинки, ручками обвязав их вокруг лодыжек. И пошел к железной дороге, ступая по крови. На рельсах валялся его ботинок. В нескольких футах дальше, на платформе, я нашел то, что могло быть его ухом. Или фрагментом его носа. Судя по всему, «Асела», летевшая с космической скоростью, тебя не сбила. Она тебя взорвала.

На обратном пути я заметил между рельсами и лесом часть руки. Больше от Дре ничего не осталось. Во всяком случае, я больше ничего не нашел.

Я пошел к опушке — туда, где сначала исчез и откуда потом появился Дре. Посветил фонариком, но не увидел ничего, кроме деревьев в окружении низкорослых кустарников. Я мог бы углубиться в лес, но, во-первых, я не люблю леса, а во-вторых, времени у меня было в обрез. Через три мили «Асела» должна миновать станцию в Мэнсфилде, и нельзя исключить, что кто-то заметит кровь на светло-сером корпусе поезда.

Ефим, предположил я, давным-давно свалил, забрав с собой Софи и крест.

Я побрел обратно. Когда я его увидел, я даже не сразу понял, что это. Какая-то часть сознания приказала мне осветить его фонарем, что я и сделал, но все равно до меня никак не доходило, что я вижу его.

Я присел на корточки перед насыпью, отделявшей рельсы от парковки. Так вот что за стук я слышал недавно. Значит, кто-то по неведомой мне причине швырнул его через железную дорогу, а Дре рванул за ним и оказался на пути шестисот тонн стали, движущихся со скоростью ста шестидесяти миль в час.

Белорусский крест.

Я схватил его за левый конец и вытащил из кучи гравия. Его слегка запорошило снегом, но под тонким слоем снега было видно, что он залит кровью, — как машины на стоянке, платформа, деревья и лестница, по которой я спустился к автомобилю Дре. Я открыл багажник, присел на краешек, снял с ног пластиковые пакеты и убрал их в другой пакет. Вытер крест тряпкой, кинул ее в тот же пакет и завязал его узлом. Сел за руль, бросил пакет на пассажирское сиденье и убрался к чертовой матери из Доджвилла.

В радиусе пятнадцати миль от Беккета имелся всего один практикующий педиатр — доктор Чимилевски, чей кабинет располагался в Хантигтоне. На следующее утро, когда Аманда подъехала к его кабинету, я остался сидеть в машине Дре и позволил ей зайти в здание. В руках она несла детское автомобильное кресло, в котором лежала Клер. У меня из памяти не шел разговор с Ефимом, который позвонил мне, пока я ехал из Доджвилла. Его звонок раздался буквально через несколько минут после того, как я покинул стоянку перед железнодорожной платформой. Странный это был разговор. Во всяком случае, для меня он ничего не прояснил.

Двадцать минут спустя Аманда вышла. Я ждал ее с картонным стаканчиком кофе, который тут же ей протянул.

— Со сливками и без сахара. Я угадал?

— Мне нельзя кофе, — сказала она. — У меня язва. Но спасибо за заботу.

Она нажала кнопку на брелоке с ключами от машины и обошла меня. Я распахнул перед ней дверцу.

— Откуда у тебя язва? Тебе шестнадцать лет.

Аманда установила кресло на заднее сиденье и щелкнула запорами.

— Ты это моей язве скажи. Она у меня с тринадцати лет.

Она захлопнула дверцу, и я отступил на шаг назад.

— С ней все в порядке?

Аманда посмотрела на Клер.

— Да. Просто щечки обсыпало. Врач сказал, ничего страшного. Само пройдет. Как и предсказывала Энджи. У маленьких это бывает.

— Но все равно тяжело, правда? Никогда не знаешь, серьезно это или нет. Может оказаться ерундой, а может и симптомом какой-нибудь болезни. Всегда лучше посоветоваться с врачом.

Она устало улыбнулась.

— Мне все время кажется, что в следующий раз они меня просто выставят за дверь.

— Никто тебя не выставит за то, что ты заботишься о своем ребенке.

— Может, и нет. Но я уверена, они у меня за спиной надо мной смеются.

— Пусть смеются.

Она подошла к передней дверце и посмотрела на меня.

— Если хочешь, садись мне на хвост. Или поезжай прямиком к дому. Я никуда убегать не собираюсь.

— Я заметил.

Я развернулся, намереваясь вернуться к «саабу» Дре.

— А где Дре?

Я повернулся к ней и, глядя ей в глаза, сказал:

— Его больше нет.

— Его… — Она чуть склонила голову набок. — Русские?

Я промолчал, по-прежнему не отводя от нее пристального взгляда. Кому из всех вовлеченных в эту историю она дурит голову? Вот что меня сейчас занимало больше всего. Или она дурит голову всем без исключения?

— Патрик?

— Дома поговорим.

На кухне она заварила себе зеленого чаю и вернулась в столовую с чашкой и маленьким чайничком. Клер сидела в автомобильном кресле, водруженном на середину стола. В машине она заснула. Аманда сказала, что успела установить опытным путем: если ребенок засыпает в машине, лучше его из кресла не вынимать. Гораздо проще и безопасней дать ей спать дальше.

— Энджи добралась нормально?

— Ага. Прилетела в Саванну около полуночи. А через полчаса добралась до своих.

— Она не производит впечатления уроженки Юга.

— А она не с Юга. Ее мать второй раз вышла замуж, когда ей было около шестидесяти. Это ее муж жил в Саванне. Он скончался лет десять назад. К тому времени ее мать уже полюбила их дом до самозабвения.

Аманда поставила чайник на подставку и села за стол.

— Так что случилось на станции?

Я сел напротив Аманды.

— Сначала расскажи мне, каким образом мы вообще оказались на этой станции.

— А при чем тут я? Мне позвонили и сказали, что место встречи изменилось.

— Кто тебе позвонил?

— Может быть, Павел. А может, другой из той же компании. Его зовут Спартак. Подозреваю, что это как раз он и был. У него голос чуть выше, чем у остальных. Хотя утверждать не берусь.

Я пожал плечами.

— У них у всех голоса похожи.

— И Спартак — или кто это был — сказал, что…

— Он сказал, что они передумали насчет Комкаст-сентер. И велел вам ехать в Доджвилл, на железнодорожную станцию. Через полчаса.

— А почему они позвонили тебе?

Она отпила чаю.

— Не знаю. Возможно, Ефим потерял твой…

Я покачал головой: