На какое-то время воцарилась тишина, поскольку все присутствующие увидели, каким сильным гневом исказилось доселе спокойное лицо Фемистокла.

Он повернулся к Адиманту.

- Ты смеешь говорить мне такие слова, негодяй! Да, афиняне оставили дома, не желая быть рабами из-за бездушных вещей. Но город у нас есть, он больше всех городов в Элладе. Это двести триер, которые стоят у Саламина, чтобы помогать вам, если вы того хотите. А если все вы хотите лишь бежать, то знайте, что афиняне хоть сегодня могут отплыть в Италию и обрести там отечество не хуже того, которое потеряли. Вы же, лишившись таких союзников, как мы, ещё вспомните мои слова!

После этих слов Фемистокла Еврибиад забеспокоился: ведь без афинян остальные эллины не могут и мечтать о морской победе над варварами. Оценив ситуацию, он объявил свой приказ: флот остаётся у Саламина.

Адимант, сочтя себя глубоко оскорблённым, сразу после совета встретился наедине с Еврибиадом.

- Что с тобой, Еврибиад? Я не узнаю тебя! - возмущённо начал Адимант. - Неужели ты пойдёшь на поводу у Фемистокла? С каких это пор его советы стали весомее моих? Что нам защищать у берегов Аттики, ответь мне. Развалины Афин? Семьи афинян, высаженные на Саламин? Их семьи можно погрузить на корабли и вывезти в Мегары, в Коринф, куда угодно! Время для этого ещё есть. Пойми, Еврибиад, Фемистокл рвётся к верховной власти над эллинским флотом. Ради этого он пойдёт на все! Он гордится большим афинским флотом, но ведь и Коринф выставил целых сорок триер.

- Сорок, а не двести, - хмуро промолвил Еврибиад.

- Но, клянусь Зевсом, я могу увести и эти сорок триер! - сердито бросил Адимант.

- Сорок, а не двести, - повторил Еврибиад.

Адимант понял, что разубедить спартанца ему не удастся, и удалился на свой корабль, стоящий у самого берега. Исполнить свою угрозу Адимант не решился из опасения прослыть в Коринфе трусом.

Фемистокл после совета пригласил к себе в гости кротонца Фаилла, триера которого прибыла из Италии.

Фаилл был хорошо известен в Афинах после трёх своих побед на Пифийских играх. Первую победу он одержал ещё юношей в беге. Две другие победы были одержаны Фаиллом уже в зрелом возрасте: одна в ристании колесниц, другая в борьбе.

Фемистокл и сам слыл неплохим борцом, поэтому ему было о чём поговорить со знаменитым кротонцем. К тому же все три победы Фаилла были воспеты в эпиникиях, сочинённых на стихи Симонида Кеосского. Симонид одно время даже гостил в Кротоне у Фаилла. Это был ещё один повод для Фемистокла, чтобы встретиться с Файл лом, ведь Симонид был и его другом.

Но главный повод для встречи был совсем другой.

Об этом Фемистокл заговорил со своим гостем уже в конце обеда за чашей вина. Он спросил у кротонца, как ему удалось преодолеть встречный юго-восточный ветер, когда корабль огибал южные оконечности Пелопоннеса, мысы Тенар и Малея.

Фемистокл понял по ответу, что его собеседник не только прославленный атлет, но и опытный мореход.

- Огибая мыс Тенар, я вёл корабль таким курсом, чтобы лежащий у меня на пути гористый остров Кифера принимал на себя всю силу встречного ветра. Также прикрываясь Киферой, мой корабль вышел к мысу Малея и далее шёл на вёслах вдоль берега Пелопоннеса, прячась от сильного ветра во всех встречных бухтах. Затем моё судно поймало течение, которое идёт от берегов Лаконики к Кикладским островам. Это течение и вынесло корабль к мысу Сунион в Аттике. А от Суниона рукой подать до Саламина.

Фемистокл похвалил Фаилла за находчивость и поинтересовался судьбой керкирских триер, которые из-за встречных ветров застряли у мыса Тенар: так ли уж безвыходно их положение?

- При желании керкиряне смогли бы преодолеть встречный ветер, - сказал прямодушный Фаилл. - Я видел их стоянку у мыса Тенар. Мне кажется, что у керкирских навархов нет особого желания сражаться с персами рядом с коринфянами, которых они считают своими заклятыми врагами. Ещё керкирянам не нравится, что во главе эллинов стоят спартанцы, союзники коринфян.

- Стало быть, триеры керкирян не придут к нам на помощь, - печально вздохнул Фемистокл. - Керкиряне лишь делают вид, что беспокоятся о судьбе Эллады. На самом деле они желают поражения Коринфу и Спарте. Как это глупо!

Когда Фаилл ушёл, Фемистокл вдруг услышал перебранку стражей у входа в свой шатёр. Он послал Сикинна узнать, в чём дело.

Сикинн вернулся, неся в руках небольшой бочонок.

- Что это? - зевая, спросил Фемистокл.

- Мёд. - Сикинн поставил бочонок на низкий стол. - Стражники говорят, что пришёл какой-то раб, который сказал: «Вот подарок Фемистоклу». И ушёл, оставив этот бочонок.

- От кого подарок?

- Раб не сказал. Он удалился очень быстро. - Сикинн был удивлён не меньше Фемистокла. - Стражники полагают, что мёд отравлен. Поэтому они спорили, выбросить ли бочонок в море или дать попробовать меду кому-нибудь из пленных персов.

Фемистокл приблизился к столу и, взяв бочонок, взвесил его в руках. «Тяжеловат что-то», - подумал он.

Он приказал слуге вытряхнуть содержимое бочонка в медный таз.

С недовольным пыхтеньем Сикинн принялся трясти бочонок над тазом. Мёд полился густой тягучей струёй, но вскоре тёмно-жёлтый поток иссяк. Сикинн ещё раз встряхнул бочонок. С громким шлепком в таз упало что-то большое и круглое.

- Да это голова! - воскликнул изумлённый Сикинн. - Вот так подарок!

Фемистокл протянул слуге серебряный поднос:

- А ну-ка, вылови её из таза.

С брезгливым выражением на лице Сикинн взял мёртвую голову кончиками пальцев и водрузил на поднос.

Фемистокл присел на корточки, вглядываясь в черты лица, залитого мёдом. Это была голова мужчины. Его короткая борода была подстрижена на эллинский манер, короткие волосы всклокочены, рот искривлён гримасой боли. Один глаз был широко открыт, другой полностью вытек. Из пустой глазницы торчала спица с костяным шариком на конце.

Фемистокл осторожно вытянул спицу из головы. Ему стало ясно, от чего умер этот несчастный.

- Да ведь это же Кифн! - пробормотал Сикинн, тоже пристально разглядывавший мёртвую голову.

- А ты прав, - промолвил Фемистокл. - Вот бедняга! А я-то думал, куда он пропал.

Сикинн принялся высказывать предположения, кто мог убить Кифна, а потом подбросить его голову Фемистоклу. Видимо, это дело рук кого-то из эвпатридов! Возможно, таким образом отомстил Кифну его бывший хозяин Эрианф, сын Астиоха.

«Нет, это сделал не Эрианф, - думал Фемистокл, разглядывая тонкую спицу, такими знатные афинянки закрепляли свои пышные причёски. - Не иначе как это дело прелестных ручек Хионы. Ай да женщина! Ну прямо амазонка! Какая изощрённая месть! Воистину Геликаон не достоин такой жены, а достоин её я».

Утром Фемистокла разбудили взволнованные голоса афинских военачальников, которые толпой пришли к его шатру. Однако стража не пропускала их внутрь.