В обед мне удалось дозвониться до Марины. Она сообщила, что переводится в другой вуз и срочно переезжает. Увидеться нам не удастся.

Я была уверена, что это из-за истории со мной, но подруга ловко обходила острые углы и переводила тему.

Правда, на некоторые вопросы ей все же пришлось ответить, как бы она ни увиливала.

И по мере того, как она рассказывала детали, в голове восстанавливалась хронология событий. Коряво, нескладно, но что-то действительно прояснялось.

Правда, теперь Марина не пыталась выставить меня жертвой, как это было в больнице.

Наоборот.

В этот раз она утверждала, что всю эту кашу заварила именно я. Втянула ее, принесла проблем друзьям, которые любезно согласились помочь.

О том, что она сама планировала получить прибыль от этого рискованного мероприятия, Марина умолчала.

Ссориться и что-то предъявлять у меня не было цели, я лишь хотела убедиться, что мои предположения верны, поэтому и разговор у нас вышел коротким.

Главное, подруга подтвердила, что я знала, чей сын Арсений, и действительно мечтала отомстить.

Правда, в этот ребус никак не вписывалась наша близость с Егором в прошлом, мой первый раз с мужчиной, но я была уверена, что в скором времени проясню и этот момент.

А сейчас важно сохранять спокойствие и не нервничать, чтобы не навредить малышу. Это теперь волновало меня гораздо больше.

Мстить и ненавидеть можно, когда тебе не за кого бояться, когда ты свободен как ветер и когда ни за кого не в ответе. Но так было в прошлом.

Когда я была одна.

А теперь нас двое.

Я и маленький.

И любые негативные манипуляции с моей стороны могли навредить ребенку.

Его здоровью.

Его будущему.

Теперь действовать нахрапом не годилось.

— Юля? — вырвал меня из размышлений голос Егора. Я вздрогнула от резкого стука в дверь. — Все в порядке? Ты была сегодня у врача? Как себя чувствуешь?

Он вошел в комнату, не дожидаясь приглашения. Прошагал до середины спальни, останавливаясь в двух шагах, убрал руки в карманы и замолчал, ожидая ответа.

— Со мной все в порядке, — выдавила кривую неестественную улыбку. Спокойствие. Главное — спокойствие. — Да, была. Все хорошо.

Я не смотрела ему в глаза, сфокусировав зрение где-то в районе ремня. Рассматривая мелкие складки на рубашке, ткань брюк, пряжку.

— Мне сказали, ты ничего не ела, как приехала. Почему? — после короткого молчания поинтересовался он.

Потому что кусок в горло не лезет, потому что я еще не переварила свалившуюся на меня информацию, потому что мне просто нужно время прийти в себя и успокоиться.

Маленький мирок, в котором я жила последние недели, стремительно рушился, показывая уродливую реальность во всей красе. Частично открывая глаза на меня прошлую.

— Не голодна, — откликнулась нехотя.

— Я бы принял этот ответ в другой ситуации. Но не сейчас, когда ты в положении и вообще должна есть за двоих. Пойдем. Ужин готов. Альбина старалась.

— Я поем, но чуть позже.

— Сейчас. Со мной. Не отказывайся. Пожалуйста! — И добавил чуть тише: — Нам надо поговорить.

В другой раз я наверняка бы отказалась, в ином случае обязательно огрызнулась или возразила, но вот это его "пожалуйста", произнесенное чуть ли не умоляющим тоном, что-то тронуло в душе.

Егор не приказывал.

Он просил.

Почти молил.

И я согласилась.

В столовой нас действительно ждал горячий ужин и заботливо накрытый стол. Я без аппетита ковырялась в тарелке, буквально запихивая в себя еду, особо не вглядываясь, что там и насколько вкусно.

Я не хотела есть, не хотела притворяться. Единственное, что мне сейчас было нужно, — пересидеть в одиночестве этот день. Принять новую информацию и хотя бы на первое время смириться с ней.

Пройдут дни, и я придумаю, как жить дальше, спланирую свои дальнейшие действия, поведение.

А пока…

— Я видел запись вашей с Арсением аварии, — обрушился на меня голос Егора.

И вроде говорил он негромко, но то ли нервы шалили, то ли еще чего, но я невольно вздрогнула, роняя вилку. Перевела настороженный взгляд на Стрелецкого, ожидая очередной порции плохих новостей на сегодня.

На плечи словно опустилась гранитная плита.

— Что там? Можно казнить без суда и следствия? Я хотела нас с ним убить? Специально свернула на встречку? — понесло меня.

Тяжелые дни не могли не сказаться. Терпение не безгранично, да и хуже уже не будет.

— Нет, — глухо отозвался Егор, заставляя меня растеряться. Пригубил сока, смачивая горло. — Ты не была за рулем в день аварии.

— Как? Но ты ведь сам… И следователь…

Повисшая пауза еще больше погасила вспыхнувший было запал.

— Я сам узнал только сегодня. До этого у меня были неполные и даже искаженные сведения. — Он зажмурился, сжимая двумя пальцами переносицу. Выдохнул тяжело и продолжил: — Отец частично скрыл факты, договорившись со следствием об официальной версии. А ты не могла помнить, так как была без сознания.

— И что это значит? — не поняла я.

С меня снимут обвинения?

Так вроде их и не предъявляли. Дело заводить не стали.

Стрелецкие перестанут считать меня виновницей произошедшего?

Вряд ли. Егор только что признался, что его отец с самого начала был в курсе.

— Это значит, что я получил ответ на мучающий меня вопрос. Ты не была в тот день за рулем, не выезжала на встречку и не виновна в гибели моего брата.

Он верил в мою невиновность?

Верил и искал доказательства?

В душе что-то шевельнулось. Что-то очень похожее на надежду.

Все-таки я не воспринимала Егора и Валерия Стрелецкого как родных. Не связывала, перекладывая вину с одного на другого за гибель своего отца.

В том, что горе пришло в мою семью, виноват только один человек. И сын тут ни при чем.

Поэтому для меня было важно его мнение в отношении меня в вопросе гибели Арсения.

— Разве это что-то меняет?

— Между нами? — открыл он глаза, глядя на меня слишком откровенно.

Заставляя смутиться и отвести взгляд.

"Между нами", — эхом отозвалось в голове, воскрешая ночные воспоминания и пережитые крышесносные эмоции.

Между нами…

— Для меня меняет. Много. И не только это. — Егор протянул руку, накрывая сверху мою ладонь своей. Легонько сжал, заставляя снова посмотреть на него. — Я чувствовал себя предателем. Палачом. И просто последней тварью. Ты и мой брат, а тут я… воспользовался, как последний подонок. Я никогда не принуждал женщин к чему-либо раньше. А вчера… Не знаю, как это объяснить. Не умею. Черт!