Пак

Этим вечером мы с Финном устраиваем пикник в сарае с односкатной крышей, где живет Дав. Лошадка моя все еще напряжена и беспокойна, и, думаю, она не прикоснулась бы к своему сену, если бы я не была рядом с ней. А Финн говорит, что шторм в любом случае продержит нас дома еще несколько дней, поэтому лучше воспользоваться моментом, пока он еще не слишком разбушевался, и подышать воздухом. К тому же и мама всегда говорила, как полезен ужин на воздухе, когда в доме царит тяжелая атмосфера. Можно сказать, пикник еще и служит чем-то вроде напоминания о родителях.

Конечно, уже темнеет, и дождь время от времени начинает лить снова, но в сарае сухо, а электрический фонарь дает достаточно света, чтобы мы могли рассмотреть тарелку с супом.

Я рассыпаю один из тюков дешевого сена, делая подобие коврика, и мы прислоняемся спинами к стенке сарая. Финн, чувствуя мое мрачное настроение, чокается со мной своей чашкой. Дав стоит наполовину под крышей, наполовину снаружи и осторожно пощипывает сено. Мне с моего места хорошо видна царапина на ее шее, и я снова и снова слышу свой крик там, на вершине утеса. Я не могу отделаться от мысли о том, что могло бы случиться, если бы я просто сразу поскакала наперегонки с парнями, когда они это предложили. Передо мной стоят их лица — в тот момент, когда они отводили своих лошадей от Дав.

Несколько минут мы с Финном молчим, глотая суп, прислушиваясь к тому, как зубы Дав перетирают дорогое сено, и к тому, как легкий дождик шепчет что-то, падая на железную односкатную крышу. Финн для тепла наваливает себе на ноги побольше сена. Снаружи небо все темнеет, становясь синевато-коричневым в центре и черным по краям.

— Она вроде уже быстрее может бежать, — говорит наконец Финн.

Он, причмокивая, выпивает остатки супа — нарочно, чтобы позлить меня, — а потом еще и облизывает губы для стопроцентного эффекта.

Я ставлю свою пустую чашку на тюк сена рядом с собой и беру кусок хлеба. В желудке у меня как будто по-прежнему хоть шаром покати.

— Ты не мог бы повторить этот звук? Я не уверена, хорошо ли расслышала.

— У тебя плохое настроение, — отвечает Финн.

Я придумываю сразу три варианта того, что могла бы ему сейчас сказать, но в конце концов просто качаю головой. Если я выскажусь вслух, будет только хуже.

Финн вполне самодостаточное существо, так что он даже не пытается заставить меня говорить. Он сначала разравнивает слой сена на своих ногах, делая его потоньше, потом снова сгребает, стараясь добиться ровной поверхности. После очень долгой паузы брат говорит:

— Как ты думаешь, что случится?

— Случится с чем?

— С бегами. И с Гэйбом. Как ты думаешь, что случится с нами?

Я сердито бросаю в Дав пучком сена.

— Дав будет есть свою дорогую еду, а кабилл-ушти будут есть говяжьи потроха, и все будут делать ставки против нас, но в день бегов будет тепло и ветрено, и Дав побежит по прямой, а остальные начнут забирать к воде, и мы сделаемся самыми богатыми людьми на острове. Ты будешь водить три машины сразу, а Гэйб решит остаться, и нам никогда больше не придется есть бобы.

— Нет, не то, — мотает головой Финн, как будто он просил меня рассказать интересную историю, а я не поняла его. — Что на самом деле будет?

— Я не предсказатель судьбы.

— Что будет, если ты не выиграешь? Я не хочу сказать ничего плохого о Дав. Но вдруг она не сумеет заработать деньги?

Я смотрю на Финна, проверяя, не начал ли он снова тереть и ковырять руки, но он просто копается в сене.

— Мы останемся без дома. Бенджамин Малверн вышвырнет нас на улицу.

Финн кивает, глядя на свои пальцы, как будто ничего другого и не предполагал. Гэйб сильно недооценивает нас обоих.

— А потом, наверное… — Я пытаюсь представить, как все будет выглядеть, если я проиграю. — Наверное, мне придется продать Дав. И нам нужно будет найти какое-то другое место, чтобы жить. Если нам удастся получить работу, то и деньги на жизнь будут, можно ведь найти какое-то место… ну, убирать где-нибудь. Или на фабрике.

Никому не хочется работать на фабрике.

Я пытаюсь придумать еще что-нибудь достаточно правдоподобное, но все-таки не настолько ужасное.

— Грэттон говорил, что подумывает о том, чтобы взять тебя в ученики. Я знаю, тебе не очень этого хочется, но, может быть, он возьмет меня…

Финн перебивает меня:

— Я буду там работать.

— Тебе не выдержать.

Финн растирает сено в руках; оно превращается в пыль.

— Да ведь и тебе не выдержать бегов, но ты все равно будешь в них участвовать. Думаю, я научусь терпеть, если придется.

Но мне не хочется, чтобы он учился терпеть. Мне хочется, чтобы мой дорогой брат, простодушный и безгрешный, продолжал жить так, как он живет, и чтобы моя лучшая подруга Дав всегда оставалась рядом со мной, и я не хочу лишаться дома, в котором выросла, и менять его на крошечную квартирку и работу на фабрике.

— Но ничего такого не случится, — заявляю я. — Будет так, как я сказала сначала.

Финн берется за следующий клочок сена. Дав тоже.

И сразу после этого раздается странный скрип.

Сарай с железной крышей достаточно стар, так что скрипит он постоянно, к тому же одна из его стен образует часть ограды, и там, где доски стены соприкасаются со столбиками, постоянно что-то потрескивает. Да и сама ограда — не из новеньких, и потому всякого рода скрипы для нее обычное дело.

Но то, что мы услышали, прозвучало совсем по-другому.

Это скорее даже похоже на стук, точнее — скрип плюс стук. И не совсем стук. Что-то более мягкое. Как похлопывание. Я даже не понимаю, как я вообще это расслышала, если хорошо подумать, — но замечаю устремленный на меня взгляд Финна и осознаю, что я это не просто услышала… я это почувствовала.

Мы с Финном одновременно поворачиваем головы к той стене сарая, к которой прислоняемся.

Мне хочется сказать: «Наверное, это просто Паффин». Вот только Дав перестала жевать и насторожила уши, хотя увидеть мы, само собой, ничего не можем. Вряд ли Дав стала бы так реагировать на кошку.

Мы с Финном сидим, не шевелясь. Капли выговаривают на крыше: «Ш-ш-ш-ш…» Мы стараемся не смотреть друг на друга, потому что от этого труднее прислушиваться. Ничего. Вообще ничего. Только шелест дождевых капель по железной крыше. Но Дав продолжает тревожно вслушиваться, хотя слышать-то нечего. Просто сарай сам по себе издал очередной звук. Наш маленький электрический фонарь бросает на потолок круг желтого света. Мир погружен в тишину.

И тут…

— Уфф…

А потом — отчетливый звук медленных шагов по другую сторону деревянной стены.