— А вы разве не едете на репетицию?

— Едем, но позднее, — ответила Гликерия. — Оперу будут слушать в самом конце. Так что у нас еще есть время. А ты, если спешишь, можешь взять нашу пролетку. Мы пройдемся пешком. А то ведь эта карета, кажется, чужая?

Настя промычала что-то неопределенное и кинулась к крыльцу, чуть не наступив по дороге на кота, что вылизывал пролитое Гликерией лекарство. Татьяна Степановна пошла вслед за дочерью. Тем временем из кареты, кряхтя, выкатилась тучная Прися. Гликерия встретила ее весьма любезно, усадила на скамью и принялась расспрашивать:

— Значит, Настенька была в Криничках? И с кем же она приезжала? Наверное, с паном Томским? Это он нанял карету?

— Да, этот ученый пан приезжал к нам осматривать Кривую могилу, — ответила словоохотливая Прися. — Конечно, неудобно, что панночка принимала гостя без матери, но да ведь она же не знала, что Татьяна Степановна уедет.

— И что же, ученый пан сразу кинулся смотреть Кривую могилу?

— Нет, вначале они с панночкой поехали в Будищу. Охрим рассказывал, что возил их прямо к дому лихваря. Уж не знаю, что им там понадобилось. Может, пан хотел что-то заложить. А потом, как вернулись в поместье, так зачем-то пошли к хатке, где жил садовник Осип — тот самый, которого нашли с разбитой головой. Ну а уж после кто-то видел их возле Кривой могилы. Сидели под деревом и о чем-то говорили.

— А где сейчас пан Томский? Он что, остался в Криничках?

— Нет, он тоже вернулся в Глухов, только ехал отдельно от нас, на лошади. Они с панночкой вроде как поссорились. Да и я подумала, что не годится молодому мужчине ехать с девушкой в одной карете.

— Ну, ладно, Прися, ты посиди тут, отдохни, а я пока распоряжусь по хозяйству.

Гликерия подбежала к Илье и пошепталась с ним, после чего супруги, зайдя за угол дома, незаметно от слуг и приезжих скрылись за дверью пристройки.

Тем временем Настя, переодеваясь сама, без помощи служанки, быстро говорила матери:

— Горничная Мотря ушла на репетицию, она тоже играет в пьесе, а я вот чуть не опоздала, чуть не подвела Ивана Леонтьевича. Скорее, мама, помогите мне… и пойдемте со мною, если хотите.

— Я бы пошла с тобой, но сейчас не могу: обещала своей новой знакомой повести ее к гетманскому дворцу.

— Какая это знакомая?

— Очень милая дама, приехала сюда издалека. Мы с ней час назад познакомились в дороге, а мне кажется, что я ее знаю давно.

— Что ж, так бывает, — сказала Настя, торопливо поправляя прическу. — А вы, мама, почему вдруг решили приехать? Прися говорила, вам пришло какое-то письмо?

— Да, письмо от пана Новохатько. Остап Борисович пишет, что ты увлеклась неким столичным повесой и…

— Как вы можете верить таким глупостям, мама?! — воскликнула Настя, сразу вспыхнув румянцем и сердито засверкав глазами. — Будто бы не знаете этого синьора Казанову — сплетника, труса и лихоимца!

— Какого синьора Казанову?.. — растерялась мать.

— Да Новохатько же! И вы плохо знаете меня, если поверили, что я могу наделать глупостей… Ну, все, спешу! — Настя чмокнула мать в щеку и, подбежав к двери, оглянулась и добавила: — Только умоляю вас, будьте поосторожней в разговорах с Ильей и с Гликерией. Вечером я вам кое-что расскажу.

Настя выпорхнула за дверь, а Татьяна Степановна посмотрела ей вслед, покачала головой и, вздохнув, вышла из Настиной комнаты, собираясь разобрать привезенный из Криничек сундук с вещами.

Дом Боровичей с его многочисленными пристройками Татьяна Степановна знала плохо, а потому, несколько запутавшись, пошла не в том направлении. Она уже хотела повернуть обратно, как вдруг услышала слова, заставившие ее насторожиться.

— Почему у тебя так мало решительности, Илья? — звенящим от раздражения голосом говорила Гликерия. — Если бы в тот раз, возле озера, ты успел взмахнуть ножом — все было бы кончено.

— Но ведь там же этот… защитник ее оказался, — растерянно пробормотал Илья.

— Он бы не успел сделать выстрел! Тебе не хватило духу на одно мгновение! Эх, надо было мне взять нож в свои руки!.. А этот «защитник» — прямо наше наказание. Из-за него все теперь пропало.

— Подожди, Ликера, может, все еще обойдется… Может, они не догадаются, что это мы с тобой… Подождем, пересидим… А потом отмолим свои грехи в церкви. Бог наказал нас за то, что позарились на чужое…

— Говорю же тебе, простак, что золото не чужое, а твое! Ведь ты же сам рассказывал, что твой отец незадолго до своей гибели гостил в Криничках. Так?

— Ну, было…

— Так вот, окольными путями я узнала, что твой отец в то время выиграл огромную сумму и некие разбойники стали за ним охотиться. Он знал, что его рано или поздно убьют, а потому накупил на все деньги золота и зарыл его в поместье у Криничных. И наверняка тетка об этом знает, но молчит, чтобы присвоить твое золото. Так что ты не вор, ты просто пытаешься вернуть свое.

— Но теперь что нас ждет?..

— Погоди, я уже обдумала…

Гликерия перешла на шепот, и Татьяна Степановна, ничего более не расслышав, в полной растерянности попятилась от двери и стала на цыпочках пробираться к выходу. Она пока ничего не понимала, но зловещие слова о ноже и золоте, как и совет Насти быть осторожной, заставили вдову ощутить совсем рядом смертельную и загадочную опасность.

Выйдя на крыльцо, она почти наткнулась на Присю и тут же велела ей:

— Разбери-ка мой сундук с вещами, а я должна немедленно идти во дворец. Да еще по дороге мне надо заглянуть к своей новой знакомой.

— Хорошо, пани, — кивнула Прися и показала рукой в угол крыльца, где, присев на корточки, с чем-то возилась служанка Гликерии. — Смотрите, какой непонятный случай: кот вдруг ни с того ни с сего сдох. Только что был живой, резвый — и вдруг…

Татьяна Степановна вспомнила пузырек с лекарством, выпавший из рук Гликерии, и застыла от внезапного и дикого подозрения. С трудом оторвав от пола задеревеневшие ноги, она сошла с крыльца и торопливо устремилась к воротам.

Иван Леонтьевич был до дрожи в коленях напуган внезапным приездом Теплова, которого, как и гетмана, ожидали в Глухове лишь через неделю. Теплов явился в гетманскую резиденцию тихо, почти тайно, никого не оповестив о своем приезде. Он часто так делал, желая застать подчиненных врасплох. Сразу же вызвав к себе Шалыгина, объявил ему, что сегодня вечером должно провести генеральную репетицию, ибо уже завтра, самое позднее — послезавтра пожалует гетман в сопровождении своих высоких гостей. Иван Леонтьевич едва не хлопнулся в обморок, не решаясь сказать, что главные исполнители сейчас в отъезде и едва ли успеют к вечерней репетиции. Не смея перечить суровому и властному ментору, подавленный служитель Мельпомены вышел в коридор и побрел прочь из дворца, спотыкаясь и понурив голову.