Всё происшедшее в течение последних минут было забыто. Только что грозившие своему вождю смертью, варяги снова сбились подле него, готовые встретить новую опасность. Закованные в железо защитники города в грозном молчании подходили всё ближе. Старик-священник, так мужественно один с крестом выступивший на защиту несчастных, пошатнулся; он бы, наверное, и упал, если бы не успели поддержать его. На узкой улице разгорелся ожесточённый бой. Из церкви до слуха сражавшихся донеслось величественное пение, среди которого выделялся старческий голос — выделялся особыми силой и выразительностью:

«Те Deum laudamus!..»

А ожесточённый бой на улицах несчастного городка всё продолжался...

частье на этот раз изменило варягам... Не помогли им ни храбрость, ни ожесточение, с которыми они защищали свою жизнь. Защитники городка одолели их.

Святогор был в первых рядах своих товарищей. Чувствуя, однако, что силы его всё падают, он уже не так легко, как прежде, взмахивал секирой. Всё отчаяннее наседали на него враги. Наконец тяжёлый удар меча свалил варяга с ног. Он, лишившись чувств, тяжело рухнул на землю.

Когда Святогор очнулся, битва уже кончилась. Потерявшие вождя, варяги кинулись в беспорядочное бегство. Франки и не подумали их преследовать. Слишком они были утомлены и ограничились лишь тем, что пустили вслед беглецам тучу стрел.

В первые мгновения после того, как к нему вернулось сознание, Святогор не мог дать себе отчёт, где он находится. Кругом него раздавались стоны раненых. Он приподнял голову и увидел над собой доброе старческое лицо с горевшими юношеским блеском глазами.

Молодой варяг узнал его. Это был тот самый старик-священник, так поразивший его, когда он с толпой товарищей кинулся к храму.

— Лежи спокойно, сын мой. Ты ослабел от потери крови, — услышал Святогор кроткий голос. — Тебе вредны движения...

Святогор несколько понимал язык франков. Кротость, с которой говорил с ним старик, несказанно поразила его.

— Как? Ты, старик, ухаживаешь за мной? За мной — твоим врагом? — в изумлении воскликнул варяг. — Ты заботишься о моей жизни?..

— Господь наш, Иисус Христос, заповедал нам любить врагов, — был ответ. — Ты теперь беспомощный, жалкий человек. И страдания твои отзываются болью в моём сердце... Дочь моя, принеси воды раненому. Я вижу, он мучится жаждой, уста его запеклись, — обратился священник к женщине, помогавшей ему ухаживать за ранеными.

— Кто ты, старик? — спросил отрывисто варяг.

— Я скромный служитель алтаря...

— Ты жрец?

— Если хочешь — да! Я жрец Бога, распятого за наши грехи...

— Я слышал про этого Бога, — прошептал Святогор как бы в забытьи. — Он уже однажды оказал мне Свою помощь, несмотря на то, что я не верую в Него...

— Для Него все одинаковы... Он помогает всем, кто обращается к Нему с верой...

Посланная священником женщина принесла раненому воды. Святогор жадно припал к чаше и, не отрываясь, выпил её до дна.

— Я в плену? — спросил он.

— Увы, да! Но надеюсь, что плен не будет для тебя тяжёлым... Ведь мы все обязаны своим спасением тебе! Если бы ты не остановил своих воинов, мы все погибли бы под их мечами...

— А мои воины?

— Здесь, кроме тебя, ещё несколько человек...

— Старик, умоляю тебя, сведи меня к ним...

— Ты потерял много крови, сын мой. Я говорю, что всякое движение тебе вредно... жизнь твоя...

— Ах, что моя жизнь! — с отчаянием воскликнул варяг и сделал резкое движение, желая подняться.

Но силы ему изменили. Он снова тяжело опустился на ложе.

— Ты видишь сам, сын мой, что слишком ещё слаб...

Святогор уныло молчал. Ему казалось, что всё, всё в жизни потеряно для него, разрушены все его заветные планы, разбиты этой неудачей все надежды на счастье. А тут до слуха его донёсся, хотя и слабый, но всё-таки хорошо знакомый ему хриплый голос:

— Клянусь Одином, здесь мой Святогор!

— Рулав, Рулав здесь! — воскликнул варяг и, забыв слабость, боль, поднялся со своего ложа и, шатаясь, пошёл в ту сторону, откуда слышался ему голос.

Смутно, очень смутно припомнил он громкий крик: «Рулава положил!..» Тогда он не отдал себе отчёта в произошедшем. Но теперь ужасная истина разом встала перед его внутренним взором. Святогор понял, что стал невольным убийцей своего преданного друга, всего за несколько часов до того с опасностью для себя спасшего ему жизнь. Теперь, услышав его призыв, молодой варяг забыл все на свете и поспешил к нему.

Движение раненого было столь стремительно, что старик не успел задержать его. Со свойственной всем старикам проницательностью он понял, что в душе Святогора происходит некая тяжёлая борьба.

— Рулав, Рулав, где ты? — с тоской звал своего друга Святогор.

— Сюда, мой витязь, спеши ко мне, — отозвался старый норманн. — Я вижу: двери Вальгаллы уже открыты передо мной... Ещё несколько мгновений, и я буду там... Валькирии готовы уже встретить меня... Спеши же, спеши, мой Святогор, мой любимец... Я хочу умереть у тебя на руках!

В углу тускло освещённого покоя Святогор увидел своего друга. Рулав лежал на охапке соломы. Лицо его было мертвенно бледно. Бесчисленные шрамы ещё более выделялись на нём. Он тяжело дышал.

— Прощай, прощай! — прохрипел он, протягивая Святогору руку. — Иду я в чертог Одина...

— Рулав, как это могло случиться? — со слезами в голосе воскликнул варяг.

— Я сам подвернулся... Они могли убить тебя... Я кинулся, чтобы защитить тебя ещё раз, но ты уже опустил секиру... Это было мне суждено, вспомни...

— О, лучше бы меня поразили товарищи! Мне было бы легче.

— Зачем, зачем? Ты молод! У тебя впереди жизнь... Кто знает, предсказание старой колдуньи, может быть, и исполнится...

— Рулав, зачем ты мучаешь меня? Зачем ты говоришь это?

— А что? Старуха всегда говорила правду. Мне она предсказала, ято я умру от руки славянина...

Видишь, сбылось... Сбудется и то, что она сказала тебе...

Голос старика всё слабел. Грудь его высоко вздымалась — не хватало воздуха.

— Прощай, друг! — уже хрипел старик. — Прощай... Живи... Забудь прошлое... Знай, что Эфанда, дочь Белы, любит тебя... Через неё ты можешь сам быть викингом, как её двоюродный брат Олоф... Где-то он теперь?.. А тогда... тогда уже твоё дело — завоевать себе полмира... Будь счастлив и вспоминай старика, который любил тебя, как сына.

— Рулав, Рулав! — простонал Святогор.