Хотя «жуткий» – это не то слово… Их личности столкнулись, им никак не удавалось понять друг друга. Точь-в-точь как она, он закрылся защитной броней, не желая открывать свою душу. Пережитые разочарования и испытания сделали его подозрительным, он старался избегать привязанностей, чтобы остаться независимым. Он явно был не готов позволить женщине занять большое место в его жизни. Но Маэ больше не хотела легких приключений. Со смертью отца эта страница ее жизни перевернулась.

– Папа, папа… – пробормотала она, бросив взгляд на кухонный стол.

Сколько раз она готовила ему еду? Будучи подростком, она играла одновременно роль дочки и хозяйки дома. А еще и сына, когда он говорил с ней на равных о своих судах. Эрван научил ее морю – единственное знание, которое у него было и которое он умел передать. Маэ жадно слушала его, уже заранее влюбленная в рыбалку. Пренебрегая учебой, с молчаливого благословения Эрвана она согласилась вступить на путь, проложенный им. Но после инсульта он не мог ей ничем помочь. Все дела компании, да и забота о нем самом, превратившемся в инвалида, упали на плечи молодой женщины. Попав в кабалу такого тяжкого сосуществования, похожего на рабство, она думала только о том, чтобы в очередной раз не провиниться перед отцом. Приобретение «Жабадао» придало ей уверенности. Она стала настоящим рыболовным боссом, способным выживать в любые кризисы, которые в этом деле не редкость. Однако сегодня она хотела большего. Чувствовать себя полноценной женщиной, иметь собственную семью. Но как бы ее ни влекло к Алану, в будущем, о котором она мечтала, его не будет.

* * *

Повернув ключ в замке, Армель подняла переборку, и они спустились по лестнице в кабину рулевого.

– Ты еще не видел ее в деле! – воскликнула она. – Зато можешь убедиться, что она очень просторная… Смотри, какая кухня! У меня здесь есть даже туалет!

Жан-Мари с интересом огляделся. Он впервые был на яхте, поскольку знакомых яхтсменов у него не было.

– Я купила ее по случаю у одного энтузиаста, который ее усовершенствовал и сделал на ней разные приспособления. Это «Дюфур-31», длина девять сорок пять. Конечно, без парусов она не так красива.

– Она великолепна!

– На корме есть еще одна кабина. Маленькая, но с двумя спальными местами.

– Значит, можно поместиться вчетвером?

– Можно, если я найду желающих. При сильном ветре яхта становится быстрой и верткой, это опасно. У нее оснастка шлюпа, и паруса можно развернуть очень быстро, но я сменила кливер на генуэзский стаксель. И перекрасила корпус в темно-синий цвет. Обожаю возиться с ней, скорее бы весна…

– А тебе не страшно выходить в море одной? – поинтересовался Жан-Мари.

– Я же занимаюсь этим с детства. Мои родители были без ума от яхтинга, они меня и заразили.

– Где они сейчас?

– На юге, в Йере. Они достаточно пожили в суровом климате и, как только смогли, переехали туда, где солнце и полный штиль. Вот только Средиземное море бывает очень коварным, ему нельзя доверять!

Жан-Мари осторожно сел перед откидным столом на один из диванчиков.

– А где все приборы?

– Сейчас они упакованы и убраны, но, думаю, не так тщательно, как у тебя.

Она села рядом и положила голову ему на плечо.

– Мне приятно все тебе здесь показывать, яхта – самое дорогое, что у меня есть.

Он нежно поднял ее подбородок, чтобы поцеловать, и минуту они сидели, слившись в объятии.

– Возьми меня на прогулку в следующем месяце, когда поставишь паруса. Страшно хочу увидеть тебя у руля!

– Ты удивишься, – предупредила Армель.

– Но когда ты будешь одна, не делай резких поворотов, а то я буду волноваться.

– В выходные дни ко мне присоединяется Маэ.

– Я знаю. Она с восторгом рассказывала о ваших прогулках.

Рука Жана-Мари скользнула под свитер Армель, но она схватила его за запястье, чтобы не дать продвинуться дальше.

– Кстати, о Маэ, я хочу, чтобы ты знал одну вещь…

Она почувствовала, как он напрягся, но невозмутимо продолжала:

– Я не ревную к ней. Во-первых, это не в моем характере, а во-вторых, наша дружба дорога и мне, и ей.

– Я больше не думаю о ней, – тихо произнес Жан-Мари. – Клянусь тебе.

– Не надо давать клятвы, особенно если не можешь их сдержать.

– Армель!

– Понимаешь, я не хочу быть утешительным призом. Ты слишком важен для меня, и такая роль меня не устраивает.

Она рассердилась на себя, потому что на последних словах ее голос дрогнул. Она, которая всегда «строила» своих любовников, становилась беспомощной перед этим мужчиной.

Жан-Мари высвободил руку, одернул ее свитер и, взяв за плечи, посмотрел прямо в глаза.

– А ты слишком важна для меня, чтобы я тебе лгал, – медленно сказал он. – Я был без ума от Маэ, одержим ею всю свою молодость, и не скрывал от тебя это. Ни одна из женщин, с которыми я встречался, не стоила ее мизинца. Я упрямо смотрел только на нее. А потом появилась ты… и все изменилось. Не в первый же день, но это произошло. Я действительно не умею выражать свои чувства, но я никогда – слышишь, никогда! – не воспринимал тебя как утешительный приз. Если я тебе дорог, то считаю, что мне безумно повезло. И надеюсь, что у нас с тобой все впереди. Мне бы очень этого хотелось.

Для Жана-Мари это была очень длинная речь, и неожиданная для Армель. Она обрадовалась бы и меньшему, поэтому испытала настоящее потрясение. Взяв его руку, она сама приподняла свой свитер и прошептала:

– Хочешь меня?

– Сейчас? Но, Армель, я же не был дома, не принял душ, от меня несет по́том и рыбой!

– А от моей яхты несет соляркой и плесенью!

Он пристально посмотрел на нее и, убедившись, что она не шутит, встал и опустил переборку. Кабина погрузилась в темноту, и только сквозь иллюминаторы пробивался тусклый свет.

– Ты никогда не занимался любовью на лодке? – спросила Армель, протягивая к нему руки.

– Конечно, нет! С кем?

Жан-Мари обнял ее, все еще не решаясь, почти робея.

Когда же он сорвал с себя водолазку и футболку, она только успела подумать, что он совершенно неотразим.

* * *

Алан долго скакал галопом, прежде чем перевел Патурес на шаг и отпустил поводья. Холод наконец-то отступил, весь снег растаял, зима ослабила хватку. Через несколько недель лес зазеленеет, и прогулки верхом снова станут его главным удовольствием.

Возвращался он, выбирая укромные тропинки, которые теперь знал наизусть. На них ему часто встречалась разная живность, порой даже лиса, и каждый раз он с улыбкой вспоминал древние бретонские легенды, которые в детстве читала ему мать. Теперь она читала их своим внукам, а может быть, рассказывала по памяти. В Нью-Йорке Алан был поражен ее цветущим видом. По словам Людовика, у нее был кавалер, с которым она выходила ради того, чтобы надеть новое платье или показаться с новой прической. Она откровенно веселилась, объявляя, что в шестьдесят лет наконец-то стала наслаждаться жизнью.