спала. Теперь латыша запо… заполучила. Только, скажу… я тебе… комиссар… ничего она… Ну да ладно… Завтра расскажу… Я все, все запомнил… Все!

И заснул, как будто провалился в черную, бездонную пропасть.

А Петерсон долго сидел рядом и думал о том, что встают и будут вставать на пути безмятежно спящего сейчас Берзина призраки прошлого, облаченные в дипломатические фраки и кургузые поддевки спекулянтов, в офицерские френчи и меховые манто.

Петерсон вспомнил, как два дня назад к нему пришел Берзин. Свою взволнованность он пытался прикрыть нарочито шутливым тоном. Петерсон как раз заканчивал телефонный разговор с Петерсом, который просил поддержать Эдуарда Петровича в его нелегком деле, по возможности освободить от текущих забот по дивизиону. Петерсон повесил трубку и, чувствуя некоторое смущение от того, что речь шла о человеке, который стоял перед ним, сделал вид, что занят просмотром бумаг, разбросанных по столу.

— Заходи, заходи! Рассказывай…

— О чем рассказывать? — бодро проговорил Эдуард Петрович и уселся напротив комиссара.

— Вот чадушка! — Петерсон отложил бумаги в сторону. — Ведь это ты ко мне пришел — тебе и рассказывать. Как настроение, как…

— А про погоду можно? — с иронией спросил Берзин.

— Можно и про погоду. — Петерсон словно не понял иронии.

— Ну, тогда не буду… Я лучше тебе про деньги расскажу…

— Давай, давай!

Берзин заглянул в глаза комиссара — лучистые, с веселыми искорками.

— Скажи, Карл, ты когда-нибудь миллион видел?

— Миллион? Нет, не видел… Два — видел, — Петерсон явно подыгрывал Берзину.

— Где? — с живым участием спросил Берзин.

— Во сне. Лет пятнадцать назад. А что?

Игра начинала нравиться и Берзину. Он сделал озабоченное лицо:

— Да вот, понимаешь, какая штука… Хотел я тебе миллион рублей предложить… Золотом, конечно, — он притворился расстроенным. — Да раз ты два миллиона видел, то не знаю, как и быть…

— А ты предлагай, предлагай! — сдерживая улыбку, попросил Петерсон.

— Может, мало — миллион?

— Два — лучше. А три — так и вовсе будет в самый раз.

— Три? — удивился Берзин. — Это ты хватанул лишку! Хотя, если вдуматься, за целую дивизию и три не жалко… Дивизия-то какая! Молодец к молодцу! Ребята — орлы! Верно? — Берзин встал, прошелся по комнате. — Продадим, значит, латышскую дивизию за три миллиона? Полтора тебе, полтора мне. Идет!

— Нет! — Петерсон решил «поторговаться». — Два мне, один тебе.

Берзин сокрушенно вздохнул:

— Жадность, Карл, это самое отвратительное человеческое качество. Так и в Библии сказано… Полтора миллиона тебе, полтора мне. Больше никак не могу. Самому деньги нужны. По рукам?

— Ладно, черт с тобой! Только деньги вперед.

Так закончилось шутливое вступление к серьезному разговору. Разговору, во время которого Берзин четко и подробно рассказал о своей беседе с дипломатами. «Этот человек — прирожденный чекист», — подумал тогда Петерсон.

…Утром Берзин ничуть не обиделся, когда Карл Андреевич как следует всыпал ему за вчерашнее. Сказал только, что чертовски трудно было перепить ирландца, но что в следующий раз он постарается уклониться от таких питейных соревнований. Петерсон уловил в этих словах не формальное оправдание или извинение, а решимость действовать иным путем.

Приехал Петерс, и Берзин неторопливо, не упуская деталей, рассказал о вечере в ресторане, «визите» налетчиков. (Петерс о нем знал из ночной оперативной сводки, знал он и о том, что под утро главаря налетчиков — Геннадия Рыхлина, известного под именем барона Брамбеуса — арестовали и доставили в ВЧК.) Потом объяснил, какие задания получил от Рейли.

— Через неделю мне надо представить ему командиров воинских подразделений, перешедших на сторону англо-французов.

— Списки командиров? — уточнил Петерс.

— Нет, так сказать, в натуральном виде.

— Хорошо! Мы подберем тебе людей. Проинструктируешь их сам. Что еще?

— Узнать, какие части охраняют золотой запас на станции… Вот черт, забыл!..

— Митино? — подсказал Петерс.

— Совершенно точно — Митино.

— Зачем это нужно?

— Пока не знаю. Предполагаю — хотят подкупить охрану.

— Ясно.

— И еще. Пьяный Рейли бахвалился, что вместе с ним в Москве работают, как он выразился, «зубры» французской и американской разведок. Я будто бы видел их на совещании в миссии…

— Ты их действительно видел? — поинтересовался Петерсон.

— Не… не знаю. Может быть. Ведь фамилий своих они мне не называли.

— А Рейли назвал?

— Да! Американец Коломатиано.

— Мы о нем знаем. Имеет документы на имя Серповского Сергея Константиновича. Правая рука Де Витт Пуля. Опасный тип. Кого еще назвал Рейли?

— Француза Вертамона. Его специальность — диверсии. Постойте, постойте! В какой связи он его называл. — Берзин задумался. — Ага! Взрывы на железных дорогах… Вокруг Москвы… Чтобы отрезать пути подвоза продовольствия…

— А Коломатиано? Его обязанность?

— Кажется, экономическая разведка. Но надо уточнить.

— Сделай это осторожно.

— Само собой… Теперь вот что: они сняли для меня конспиративную квартиру…

— Адрес!

— Сейчас вспомню… Грибоедовский переулок, дом пять, — перед глазами Берзина промелькнула картина, как он спрашивает у женщины адрес. Грибоедовский, пять… А квартира? Что она ответила? Ничего! Нет, нет! Она назвала и… Нет, не назвала, а показала, точнее — замахала у него перед лицом растопыренной ладонью… — Квартира тоже пять! Вспомнил!.. Зовут Еленой Николаевной.

— А какое отношение она имеет к Распутину? — спросил Петерсон и, увидев, что Эдуард Петрович не понял его вопроса, уточнил. — Вчера ты говорил, что она хвалилась, будто спала с Григорием Распутиным…

— Возможно, — согласился Берзин. — Очень возможно. Это на нее похоже.

— Фамилия женщины известна? — спросил Петерс.

— Нет. Просто — Елена Николаевна. Вот пока и все. Петерс сложил блокнот, в который записывал сообщения Берзина.

— Начало неплохое. Уясни себе одно, Эдуард! Существует крупная контрреволюционная организация, и чем глубже ты врастешь в нее — тем лучше. У нас есть сведения, что Рейли, Вертамон, Коломатиано имеют разветвленную сеть агентов в среде офицерства. Эту сеть мы должны узнать и обезвредить. И еще одно — офицерство крайне неоднородно. Одни пошли против нас из-за лютой ненависти. Другие — по глупости, мальчишеству. Третьи — колеблются. Вот их-то и пытаются перетащить на свою сторону Рейли и компания… Нельзя допускать этого! Понимаешь? Ведь речь идет не только о том, что в стане врагов станет десятком или сотней офицеров больше или меньше. Надо бороться за каждого человека! Вот почему нам очень важно обезвредить агентуру Рейли.

Петерс замолчал, подошел к сидевшему на диване Берзину, сел рядом.

— Говори, чем тебе помочь? Я уже просил комиссара, — он кивнул в сторону Петерсона, — освободить тебя от текущих дел в дивизионе. Может, еще надо…

— Нет! Пока все в порядке, — Берзин замялся. — Вот только…

— Ну, ну, говори, — подбодрил его Яков Христофорович.

— Чуть было не влип вчера… С пропуском. Налетели эти бандюги. Обыск… А у меня в кармане