он: хорошо бы написать большое полотно, на котором тот — иной, но очень близкий мир стал миром сегодняшним… Стал придумывать сюжет картины, но так и не додумал.

— Эдуард! Хватит спать! — услышал он голос Петерсона. — Двенадцатый час. Надо собираться. Петерс приказал как следует накормить тебя. Посмотри, что я принес…

Он протянул оторопевшему Берзину солдатский котелок, до краев наполненный духовитой ячневой кашей, от запаха которой у Эдуарда Петровича перехватило дыхание.

— Ячневая! Вот здорово! — он вскочил, принялся лихорадочно шарить по столу. — Ложка! Где-то тут была ложка.

— Да вот она! — Петерсон протянул ему большую деревянную ложку. — Физиономию хоть бы сполоснул, чадушка!

— Верно! Верно, надо умыться! Я сейчас, — говорил он, стремительно стягивая с себя гимнастерку. — Ячневая каша! Бывало, мать наварит вот такой котел, — Берзин развел руки, показывая, какой огромный котел, и, уловив скептический взгляд Петерсона, добавил — Честное слово! Не меньше! А каша… ммм! Со шкварками! Мечта!

13

Рейли встретил его торопливым вопросом:

— Удалось договориться?

— Да! Но не с комендантом, а с заместителем. Комендант болен…

— Черт с ним! Главное — попасть в театр.

До условленного времени оставалось еще минут сорок, и они гуляющей походкой прошлись к Столешникову переулку.

На углу Столешникова постояли, прислушиваясь и наблюдая, как ругаются между собой извозчики.

— Что-что, а ругаться москвичи умеют, — обронил Рейли.

— И не только москвичи, — подтвердил Берзин, вспомнив матроса. — Лондонцы, по-моему, так же не отличаются изысканностью выражений?..

Рейли промолчал. И только когда они повернули обратно, вдруг рассмеялся:

— А вот где пьют, так это в. Гамбурге…

— К чему вы это?

— Есть такой анекдот. Русский анекдот. Не слышали? Из заграничного вояжа вернулся богатый купец. Собралась многочисленная родня. Сидят, пьют чай из самовара, ждут, когда Сила Силыч начнет рассказывать. А он молчит, хмурый, как осень. Молчит и молчит. Наконец кто-то из гостей не выдержал: Сила Силыч, а ты в Мадриде был? Был, устало отвечает Сила. Ну, а в Риме был? Был, следует односложный ответ. А в Париже? Говорят вам — был! — начинает сердиться Сила. А в Лондоне? И в Лондоне был! — уже кричит Сила. Испуганные гости замолчали, робко попивают чаек, а Сила Силыч — чернее тучи. Помолчал с пяток минут — с эдакой кондовой тоской вдруг выдохнул из себя: а вот где пьют, так это в Гамбурге! — Рейли снова засмеялся. — Прорвало, значит, человека. Мне видится в этом анекдоте весь русский характер. Вы согласны?

— Признаться, — ответил Берзин, — я никогда не связывал характер людей с анекдотами. Понятия эти, по-моему, несоизмеримы.

— Вы всегда так серьезно относитесь ко всему? Или это наигрыш? — не меняя веселой интонации, спросил Рейли.

— Не умею играть. И, наверное, никогда не научусь. Даже под руководством такого опытного режиссера, как вы, господин Константин.

Рейли вдруг остановился, схватил Берзина за руку:

— Хотите, я вам докажу, что вы отличный игрок?

— Попробуйте, — хладнокровно ответил Берзин.

— Вы же отлично знаете, что я никакой не «господин Константин»! Что моя фамилия Рейли. Сидней Рейли! Знаете? Говорите!

— Допустим.

— Не «допустим», а знаете! — Он выпустил руку Берзина и заговорил уже спокойно. — Вот видите, полковник, я вам и доказал, что вы неплохой игрок.

— Но вы же сами велели называть себя «господином Константином»…

— Да, велел! Что из этого?.. Ну, ладно! Оставим этот разговор на более подходящее время…

— Нет, господин Константин, или, если вам угодно, господин Рейли, — начал злиться Берзин. — Продолжим. Начистоту! Мне надоела эта, как вы ее называете, игра! Вы постоянно от меня что-то скрываете и в то же время требуете, чтобы я был с вами откровенным, рисковал своей головой. Я солдат и не желаю участвовать в никчемных авантюрах. Или мы строим наши взаимоотношения на полном доверии, или нам придется расстаться. Вы меня не знаете, я вас. В общем, как говорят французы…

— Меня не интересует, что говорят ваши французишки, — перебил его Рейли. — Вы заговорили о доверии. Хорошо! Я согласен раскрыть перед вами свои карты. Но и вы сделайте то же. Направляясь сюда, я намеревался в одиночестве обдумать созревший у меня план. Теперь мы это сделаем вдвоем. — Рейли ускорил шаг.

— Бесконечно вам благодарен! — криво усмехнулся Берзин. — Но только разовые контрамарки на отдельные спектакли мне не нужны…

— Я вас понял. Вы получите постоянный пропуск. Слово офицера!

Аболинь раскрыл перед ними узкую створку двери, посветил на лестнице смешным бутафорским фонарем и стал водить по бесконечным коридорам, лестницам, переходам. Изредка Рейли отрывисто спрашивал: здесь что? Аболинь так же односложно отвечал: фойе второго яруса, артистический выход…

На сцене, задвинутой стальным решетчатым занавесом, Берзин увидел не убранную после спектакля декорацию из «Фауста» и подумал, что так и не собрался послушать Собинова и Шаляпина в главных ролях… Рейли же старательно обошел всю сцену, прикидывая что-то. Потом остановился напротив суфлерской будки и, подозвав Берзина, спросил:

— Как по-вашему, сколько нужно человек, чтобы окружить всю эту махину?

— Не понимаю, как окружить? — прикидываясь простачком, спросил Берзин.

— Вы же офицер, господин полковник, — укоризненно покачал головой Рейли. — Окружить плотным кольцом., Так, чтобы никто не мог уйти со сцены.

Берзин помедлил с ответом, окинул взглядом сцену:

— Потребуется не меньше роты.

— Так значит, рота? Плюс один взвод. Его поставим цепочкой вдоль рампы, лицом, а точнее штыками в зал, — Рейли удовлетворенно потер руки.

— Может быть, вы все-таки объясните…

— Я же дал слово, полковник. Потерпите, — он подошел к стоявшему в стороне Аболиню. — Прошу вас, покажите нам еще раз фойе партера. Вас это не затруднит?

— Пожалуйста!

Берзин уже понял, зачем Рейли затеял этот ночной осмотр театра, но не подавал вида. С безразличным, даже обиженным видом он ходил за Рейли и Аболинем, наблюдал, как они открывали и закрывали двери в ложи, в партер. Наконец осмотр был окончен. Рейли, открыв дверь одной из лож, пригласил Берзина.

Не столько видимый, сколько угадываемый в скупом дежурном освещении зал казался таинственным и даже жутковатым. Не верилось как-то, что еще несколько часов назад здесь все сверкало праздничным блеском, что вот там, на далекой, зарешеченной сцене Шаляпин — Мефистофель саркастически смеялся над чистой человеческой любовью и воспевал «телец златой». Как это было сейчас далеко, хотя, казалось, еще витало в зале очарование голоса Собинова… Далеко, далеко это было.

— Вот теперь поговорим, — начал Рейли, усаживаясь в одно из кресел и жестом приглашая сесть Берзина. — Сегодня в полдень нам стало известно, что на шестое сентября большевики назначили пленарное заседание ЦИК и Московского Совета. Вы знаете об этом?

— Нет.

— Заседание состоится здесь, в Большом театре. Коалиция союзнических миссий