крестьяне попросили смягчить преамбулу и отказаться от именования левых депутатов «бунтовщиками», работать с которыми «никак не возможно». Скрепя сердце, о. Илиодор написал о «непокорниках», с которыми работать «почти не возможно». Получилось уже не «попросту, по-крестьянски», но автор смирился.

Завершив работу над текстом, о. Илиодор поместил его «в красивую, дорогую зеленую кожаную обертку» со значком «Союза русского народа» и золотой надписью: «Царю Белому, Православному, Государю Русскому, Самодержавному крестьян членов Государственной думы ЧЕЛОБИТНАЯ».

Некоторые другие правые крестьяне, «к которым раньше и на козе нельзя было подъехать», узнав о полученном разрешении, решили присоединиться к волынцам. Эти-то новички, числом 17 человек, и испортили весь план. Сами ли они инстинктивно почувствовали, что имеют дело с крупной политической авантюрой, или левые на них надавили, но повиноваться о. Илиодору эти крестьяне не желали.

Поздним вечером 12.IV, когда до аудиенции оставалось чуть более суток, они явились на волынскую квартиру и подвергли илиодоровский адрес критическому анализу. Потребовали, например, убрать слово «челобитная», почему-то показавшееся им французским. Возражения о. Илиодора были «резко и дерзко» оборваны. Он «смирился», рассудив так: «пусть меня мужики с грязью смешают, но святое дело нужно сделать».

Дискуссия продолжалась, причем, по выражению о. Илиодора, «депутаты-мудрецы» «понесли такую чушь, какую не всегда можно услышать и в комнатах домов для сумасшедших». Спор достиг апогея при обсуждении следующих слов адреса: «Твой верноподданный православный русский народ, откликнувшись на Твой зов, прислал нас к Тебе на совет, … как повернуть руль государственного корабля». К несчастью, среди гостей нашелся эксперт по поворачиванию корабельного руля, заподозривший в этом невинном образе покушение на самодержавную власть:

— Как руль! Какой руль! Я был вахтенным! Кто имел право вмешиваться в мое дело! Сам Царь это сделает!

Тщетно о. Илиодор пытался объяснить, что никакого преступления в повороте руля не заключается. Гости негодовали. По выражению о. Илиодора, «поднялся содом»:

«Я посмотрел на вахтенного и испугался: глаза его безумно блуждали, губы нервно дрожали, весь он трясся и качался из стороны в сторону… Я посмотрел на него и на прочих депутатов, которые были не в лучшем состоянии, и подумал: „бедные люди! достоинство депутата, законодателя дорого вам стоит; вы лишились рассудка!“. Между тем депутаты, кроме волынских, которые смирно сидели сзади, наступали на меня и продолжали кричать: „Как так! Руль поворачивать! А! Руль поворачивать!“… А их всех заглушал один дикий голос: „я вахтенный, я сам рулем управлял, я рулевой, я вахтенный!“».

Устав от спора, о. Илиодор апеллировал к присутствовавшему тут же ковенскому союзнику Г. К. Гнотовскому:

— Григорий Константинович! Можно ли мне еще разговаривать с этими людьми?

— Нет, отец Илиодор, здесь вам не с кем разговаривать. Здесь собрались какие-то болваны и остолопы!

С этого авторитетного разрешения о. Илиодор удалился, захватив злополучный адрес. На следующий день священник уехал в Почаев, предоставив своим подопечным самостоятельно выкручиваться из затруднительного положения.

О. Илиодор не подозревал, что уже завтра наслышанный о его подвигах Государь будет спрашивать о нем волынских крестьян, тщетно искать среди гостей представителей м. Почаев и сообщит, что знает Волынскую губернию и «читает все», что ему оттуда «постоянно пишут».

Прием прошел гладко. Один из крестьян прочел Государю адрес, в котором от илиодоровского осталась едва ли не одна фраза — «Благодарим Тебя, Царь-Батюшка, за то, что Ты оказал крестьянам великую честь быть Твоими советниками». Затем императорская чета обошла гостей, расспрашивая об их житье. «В Лазареву Субботу депутаты представлялись Царю и рассказывали, сколько у них детей, есть ли жены, где служили», — негодовал о. Илиодор, имея в виду обычные темы разговора на подобных приемах.

Впрочем, беседа с его достойным чадом Павлом Васюхником вышла поживее. Ободренный очевидным интересом августейшего собеседника к почаевскому Союзу, Васюхник рассказал, как народ провожал новоиспеченных депутатов в Думу и как они получили благословение архиепископа Антония. «Народ наш любит Тебя, Царь, и готов умереть за Тебя», — сказал бойкий крестьянин.

На этом о. Илиодор исчерпал свою роль незадачливого серого кардинала II Думы. Окончательно он осмыслил ее опыт в июне, после роспуска этой «шайки разбойников», в двух статьях — «На суд крестьянского народа» и «За что Царь разогнал вторую Государственную Думу?».

Теперь, когда Дума окончательно открыла свое революционное лицо, о. Илиодор уже ни о чем не жалел, кроме мягкости наказания: «Да после таких ужасных преступлений ее не только нужно было разогнать и часть ее арестовать, но нужно было всю ее, не выпуская из Таврического дворца, арестовать, а около Дворца построить виселицы и перевешать ослов-разбойников всех до одного. И эти виселицы оставить на память будущим членам Думы, чтобы они, входя в Таврический дворец, постоянно памятовали, что если они изменят Вере, Царю и Народу своему, то им придется, как подлым собакам, висеть на перекладинах двух столбов. Вот это было бы чисто по-русски, по-настоящему» и т. д. О. Илиодор не был бы собой, если бы не написал о виселицах!

Что до личных неудач, то больше всего о. Илиодор негодовал на своих подопечных, волынских крестьян, которые, согласившись было подписать его адрес, испугались скандала и стушевались. «…депутаты других губерний были совершенные болваны, сумасшедшие. Неужели наши избранники не могли обойтись без них и всецело довериться мне? Что же у них на плечах не головы, а кубышки?».

И в истории с адресом, и в думской деятельности, то есть бездеятельности, волынских депутатов о. Илиодор усматривал проявление одного и того же порока — трусости. «Боялись! Это есть преступление! Неужели же народ их посылал в Думу бояться? … зачем же они, когда народ провожал их из Почаева, чуть не клялись умереть за Веру, Царя и отечество. Они это ведь обещались сделать. Почему же они не сдержали своего слова? Они даже трусили тогда, когда смерть, что называется, не на носу была, а за десять верст».

Отдавая дело «на суд крестьянского народа», о. Илиодор напечатал свой проект в «Почаевских известиях», чтобы доказать читателям, что эта бумага, забракованная депутатами, заключала в себе точное изложение крестьянских нужд и пожеланий. Народные представители не выполнили свой главный долг.

Признавая, что волынские крестьяне, в отличие от киевских, по крайней мере не переметнулись налево, о. Илиодор обличал подопечных за нежелание играть активную роль: «Ведь быть депутатом — не шутка. Молчать-то и получать десятирублевки все могут. … Нужно было не только находиться на правой стороне, но и сражаться. А вот этого-то наши избранники и не делали».

Подводя итог всему сказанному, о. Илиодор именовал волынских крестьян-депутатов «изменниками» и призывал народ впредь «не промахнуться», выбирая своих представителей в III Думу.

Почему же такой горячий проповедник не сумел поднять на подвиг даже восемь преданных крестьян? Они оказались под двойным