них нет никакой войны. Не из цензуры (слово “война” как раз звучит в разговоре), а потому что несть ни Бахмута, ни Бучи в картине повседневности интеллектуального.ру (Что уж говорить про остальное население).  У них 24 февраля, дискурс, консенсус, феминизм, шар в вакууме—бесконечное эхо слов и собственных проекций на себя же. И на выходе безнадёжная провинциальная вторичность и интеллектуальный эгоцентризм. Урок истории нe только не выучен, а даже не начат.  Ибо весь разговор охранительский—направлен не на пересмотр, а на перестановку мест слагаемых прошлой жизни и собственной идентичности, чтоб сохранить свою культурно-моральную неприкосновенность, не понимая, что тем самым лишь ещё стремительнее превращают ее в неприкасаемость.  В мире людей, чьим профессиональным призванием является модель другого (в искусстве ли, в литературе, в кино)— этого другого попросту нет. Там нет Украины и украинцев как субъекта. Есть они сами в вакууме безвременья и цензуры, которые сами же длят и множат и отражённое исключительно о собственное эго эхо войны.  Выбор остаться в Берлине 1942– не невозможность уехать: близкие, пожилые родители или полное отсутствие денег— всё это куда более достойные причины, чем тот выбор, который они представляют себе и нам как экзистенциальный— печально нагляден в своей тупиковой бесплодности. Жизнь и работа по-русски в присутствии ужаса войны вне зависимости от географической точки тыла  — требует сил и честности, постоянной внутренней настройки, борьбы с естественной ленностью души и поиском точки комфорта. Это постоянная ежедневная работа. Участники же беседы последовательно объясняют, что между моралью и этикой выбирают второе. По мне так и она там не ночевала.  П: «Что хочу сказать: для меня так все было и раньше. Я думаю, мы все время находились под давлением, мы были обязаны реагировать. И требования «отформатироваться», ассимилироваться были очень высокими, реактивность становилась все более агрессивной». И опять и опять приходится с грустью признать, что внутренний этический вакуум заставляет воспринимать любые моральные императивы как внешние, а сопротивление голосу совести выдавать чуть ли не за доблесть и свободу.  Я буду рада ошибиться, но такое ощущение, что на второй год войны никто из них не смотрел ей в глаза, не заглядывал в глаза беженцев in profundis (из одного только Мариуполя от безвыходности— ведь был оставлен только этот коридор— в РФ оказались тысячи и это не считая насильно депортированных, в том числе детей— из-за которых Пу наконец и признан международным судом в Гааге военным преступником).   А ведь в России остаются люди, волонтеры, перестроившие всю свою жизнь и с риском доя нее помогающие этим беженцам выехать в Европу и свободный мир. О них писал недавно Washington Post https://www.washingtonpost.com/.../russia-secret.../ Но московских интеллектуалов интересует другое. Камни Мариуполя и ямы Изюма не вопиют о возмездии или покаянии. Их просто нет в этой картине. И в этом страшное подтверждение той нормализации культурной жизни , о которой я столько раз писала. Культура и экран и ширма, а не как окно. (“Жизнь идет — как новый российский консенсус”  (https://rus.postimees.ee/.../mnenie-a-zhizn-idet-kak... )  Один раз лишь у одного участника дискуссии прорвалась что-то человекообразное:  «В: -Многие говорят про стратегии выживания: мы пережили этот год, нам нужно пережить еще один. Мне, честно говоря, такая риторика очень не нравится, потому что хочется все-таки не выживать, а жить. И мне кажется, что это возможно. Прошел год, теперь хочется не выживать, а продолжать жить. К: -А вы тоже хотите жить нормальной жизнью? Мне не хочется жить нормальной жизнью. Мне хочется переживать войну. И у меня совершенно нет потребности встать на надежные рельсы, выбрать стратегию и в рамках этой стратегии осуществлять свою, б**дь, деятельность. Мне хочется переживать войну, потому что идет война. Я хочу переживать именно ее.» Характерно противопоставление повторения безличного “хочется” из первой реплики с субъектным  “хочу” во второй. Именно тут пролегает выбор. Хочется. Нравится. Пережили. А тысячи, которые тоже хотели жить (а не хотелось) — не пережили. Почему даже упомянуть этот простой в своей чудовищности факт не приходит в голову? Ответ напрашивается сам собой: этот факт там не присутствует, а если и присутствует, то точно не центральным — максимум ad marginem— извините за каламбур. ""И:-Я могу сохранять те институции, которые были созданы до войны, и я делаю многое, чтобы их сохранить. И здесь самая большая проблема — сохранение смыслового контура этих институций, не их формальных черт, а их духа. От книжных ярмарок до коммуникаций. Я невероятно огорчен статьей моего друга XXX где он оценивает прошлый год как год сплошного негатива….» Действительно ж, такой продуктивный был год: помним, помним, все эти российские «итоги без негатива» 31 декабря … И далее: «Я считаю, что всегда есть внутреннее пространство, где у тебя происходят какие-то свершения…” Свершения… Язык  и тут говорит куда больше говорящего. С такими хорошими плохих не нужно.   Россия вечно изобретает велосипед. Ханна Арендт, Ясперс, Целан, Томас Манн были первопроходцами. Но чужие уроки остаются в лучшем случае удобными цитатами.  На другом полюсе дела не лучше.  Новое барское народничеств расцвело во всей его сентиментальной фальши: от “наших мальчиков” до “Орина мать солдатская” (версия second-hand-2023). Интеллигентские идеи “жалости к народу” самому народу ни к чему, но зато чрезвычайно востребованы в качестве анестезии совести хороших.ру Вчера в своей лекции о Диккенсе мой друг очень точно охарактеризовал подобное отношение писавших о страданиях народа писателей как “ornamenal poverty”.  И дело не в  привычном двуличии: например, личный сын автора антивоенного стихотворение о доярке, оплакивающей сына в коровнике (под закадровый рефрен злого и не понимающего, в отличие от него, народ злобного безответственного либерала “Тупая-тупая-тупая”)—  давно в Израиле, так что рыдать над дояркой и её сыном и коровником можно без рисков.  По доброй российской поэтической традиции этот некрасовский плач исключительно на бумаге. Что поэты такие— не новость. (Личное хамство в мой адрес— оставлю на его совести— просто глупость и грубость, тоже бывает часто, но с поэзией прямо не связано ).  Дело в том, что хорошим.ру очень удачно и своевременно продают ложную идею, а попросту преступное враньё в обертке из дешевой сентиментальности. И заодно им же убаюкивают и свою совесть. Но делают это талантливо, да. И от этого только хуже. Впрочем, как говорила Раневская, «талант, как прыщ, может вскочить у кого угодно». Стихи эти (и любые) с точки зрения правды вообще обсуждать глупо, а автора уже бессмысленно. Куда более адекватный взгляд у Sergei Medvedev, хоть он рисует и совсем не поэтичный образ