доносил знакомый запах пыли, за зданием аэропорта шумели на улицах машины, шаркали ногами прохожие, кричали уличные торговцы. Все было как прежде, и Дария улыбнулась широкой, свободной улыбкой, как не улыбалась, наверное, с тех пор, как окончила школу, на несколько секунд сделавшись похожей на ту юную девушку, которую Мина видела только на старых, еще черно-белых фотографиях. В эти первые минуты на родной земле обеим казалось, что они вернулись к тому, что хорошо знали и любили, – вернулись не только в пространстве, но и во времени.

Быть может, это все-таки возможно, подумала каждая, но их первоначальную эйфорию очень быстро разрушили огромные плакаты и баннеры, развешанные по стенам аэропорта, на столбах, лестницах и колоннах. С плакатов на них сурово взирали увеличенные портреты руководителей страны. Куда бы ни поглядела Мина, повсюду она натыкалась на одни и те же лица. Их морщинистые лбы, нарисованные глаза и волчьи улыбки выглядели намного страшнее, чем реальные молодые солдаты с винтовками в руках, которые встречались буквально на каждом углу. Впрочем, и на них Мина тоже смотреть не решалась, хотя несколько брошенных украдкой взглядов убедили ее, что большинство гвардейцев-басиджей, которых она так боялась и которые не раз являлись ей в ночных кошмарах, были теперь намного моложе ее. Некоторые и вовсе выглядели как мальчишки: Мина различала свойственные подросткам неуверенные позы и угловатые движения, видела россыпи прыщей на лбу и щеках и нежный персиковый пушок над верхней губой. Если кто-то из них вдруг замечал ее взгляд, то поспешно отводил глаза, словно в смущении, и Мина их почти жалела – жалела до тех пор, пока ей не пришло в голову, что любому из этих юнцов достаточно взмахнуть винтовкой или шепнуть пару слов кому-то из аэропортовских служащих, чтобы вовсе не пустить ее в Иран или как минимум задержать в аэропорту на неопределенный срок. Как только Мина подумала об этом, ее жалость уступила место страху, который, впрочем, она изо всех сил старалась скрыть.

Дарию, однако, было трудно обмануть.

– Спокойно! – шепнула она дочери, когда несколько женщин, толкнув их, вклинились в очередь чуть впереди. – Они ничего не могут нам сделать. Все наши документы и визы в порядке, так что не бойся!

Мина хорошо помнила, как они боялись, покидая Иран, как робко приближались к чиновникам паспортного контроля, молясь про себя, чтобы в последний момент ничто не помешало им сесть в самолет. Сейчас они снова были в том же аэропорту, и хотя на этот раз они не уезжали, а возвращались, и она, и Дария испытывали точно такую же беспомощность перед всемогуществом местных бюрократов. Мина молилась, чтобы служащий на паспортном контроле был сегодня в хорошем настроении. Пугающие сообщения и сюжеты, которые передавали по американскому телевидению, оказали свое действие, и она ни секунды не сомневалась в том, что за стойками в тегеранском аэропорту сидят не люди, а злобные чудовища, которые уже приготовили наручники и цепи, чтобы заковывать в них возвращающихся беженцев и препровождать в специальные пыточные камеры, где их будут мучить только за то, что в их паспортах не хватает какого-нибудь штампа, или за то, что у них из-под платка выбилась прядь волос.

При мысли об этом Мина, наверное, уже в двадцатый раз поправила платок, как можно туже затянув узел. В платке было неудобно и жарко, однако она понимала, что не знает всех тонкостей и нюансов ношения хиджаба, которыми в совершенстве владели те, кто никуда не уезжал. Наверное, даже ходить и жестикулировать правильно она разучилась, не умея соединить скромность и уверенность в той пропорции, которая воспринималась бы Стражами революции как не выходящая за рамки приличий.

Слегка откашлявшись, Мина припомнила наставления матери, которая советовала при разговоре с чиновником паспортного контроля ограничиваться лишь самыми краткими ответами. При этом ей стоило огромного труда не вспоминать брошюры Международной амнистии[34], распространявшиеся в прошлом месяце на территории кампуса Колумбийского университета, в которых живописались пытки и репрессии в современном Иране.

Дария слегка подтолкнула Мину вперед. Подошла ее очередь у стойки паспортного контроля.

Вопреки ее ожиданиям, за окошком в перегородке из матового стекла сидел не бородатый фанатик-исламист, а молодая, очень худая девушка в туго повязанном платке. Она протянула над стойкой костлявую ладошку, однако Мина настолько растерялась, что, вместо того чтобы передать ей свой паспорт, ответила точно таким же жестом, едва не обменявшись с девушкой рукопожатием. В последний момент она спохватилась и смущенно отдернула руку.

– Ваш паспорт, пожалуйста. – Голос девушки за стойкой звучал невыразительно, но громко и уверенно – гораздо громче, чем можно было ожидать. На Мину и ее смущение девушка не обратила внимания; напротив, она держалась спокойно и сосредоточенно, словно давно привыкла к тому, что бывшие беженцы, оказавшись перед ее окошком, нервничают и совершают странные поступки.

В конце концов Мина взяла себя в руки и протянула девушке свой паспорт. Специально для этой поездки Дария восстановила ее старый иранский паспорт, в котором на отдельной страничке стоял четкий штамп – выездная виза. В том, что он там есть, Мина не сомневалась – она открывала эту страничку не менее пятидесяти раз. «Ты никуда не поедешь, пока я не буду уверен, что ты сможешь вернуться. Всякое любопытство должно иметь границы», – сказал Парвиз и поморщился: с тех пор как она объявила о своем решении побывать на родине, его мучили мигрени.

Девушка перелистала паспорт.

– Когда вы покинули Иран?

– Пятнадцать лет назад. Я выехала в США в составе семьи – с родителями и братьями. Это было зимой, и… – Тут Мина снова вспомнила, что мать велела ей отвечать на вопросы коротко и по существу, но остановиться не могла.

– У вас есть американский паспорт? – прервала девушка ее бессвязный монолог.

– Ба́ли. Да. – Мина прикусила язык. Говорить это ей не следовало – в Иране двойное гражданство было запрещено.

– Предъявите, пожалуйста.

Похолодев от страха, Мина порылась в сумочке и положила на стойку свой синий американский паспорт. Что она наделала! Ведь это улика! Доказательство того, что она предательница или, хуже того, американская шпионка. И что теперь с ней сделают? Наверняка ее арестуют, допросят и казнят так быстро, что университетский филиал Международной амнистии не успеет даже размножить ее портреты к следующей студенческой демонстрации за права политических заключенных. Знает ли эта девчонка, что ее американский паспорт был итогом долгих лет ожидания и надежд, результатом многолетнего труда, походов в офисы Службы иммиграции и натурализации, бесчисленных справок и анкет, заполненных в гостиной крошечной съемной квартирки? Только