как в Иране, пришлось отказаться: во-первых, это могло кончиться пожаром, а во-вторых, в доме было центральное отопление, поэтому им уже не было нужды садиться в кружок, чтобы согреть озябшие ноги.

После осени наступала зима, и с каждой зимой Дария чувствовала, будто какая-то часть ее души умирает. Парвиз говорил – надо прожить на новом месте год, увидеть все четыре сезона, и тогда ты будешь чувствовать себя здесь как дома, но ей казалось – ей и четырехсот лет будет мало. Да, она не замечала, как летит день за днем, и точно так же она не заметила, как Америка – страна, в которой они должны были оставаться лишь до тех пор, пока не нормализуется ситуация до́ма, – стала местом, где выросли ее дети. А что же она сама?.. Увы, теперь Дария все чаще втягивала живот, когда пыталась влезть в старую юбку или платье, или, проводя рукой по волосам, чувствовала, как они редеют, становятся сухими и ломкими. Она и оглянуться не успела, как состарилась в Стране чайных чашек.

Что касалось Парвиза, то он, похоже, ни о чем подобном не думал. Дела его шли хорошо, он успешно сдал экзамены, получил американскую лицензию на право заниматься врачебной деятельностью и сменил пиццерию на больничные коридоры. Теперь он снова занимался делом, которое любил больше всего на свете.

Дарие тоже больше не нужно было гнуть спину за швейной машинкой в «Химчистке Вонг». На протяжении нескольких лет она оставалась безупречной домашней хозяйкой и матерью, пока зажигательная речь и энтузиазм мужа не подвигли ее на субботние занятия математикой. В конце концов Дария набралась смелости и подала заявление на место кассира в банке. К ее огромному удивлению, ее приняли, а потом и повысили в должности, что было несомненным успехом.

Их дети тоже старались изо всех сил и пока ничем их не разочаровывали. Все трое прекрасно учились. Мишель, Хедер, Прия и Юни по-прежнему ходили к Мине в гости и весело хихикали за дверью ее спальни. Хуман вовсю целовался со своей блондинистой подружкой на заднем сиденье отцовской машины. Дария делала вид, что ничего не замечает, но на самом деле она все отлично знала. Кайвон поступил в университет, и его выбрали президентом студенческого союза[33]. Все стены в их кухне были увешаны похвальными грамотами за отличную учебу и примерное поведение, полки в комнатах ломились от кубков и других спортивных трофеев, завоеванных братьями на соревнованиях. Мина согласилась после колледжа поступать в бизнес-школу, и это тоже можно было считать достижением – правда, не ее, а родителей.

Но однажды, проснувшись утром, Дария увидела, как ее дети намазываются солнцезащитным кремом, готовясь к своему пятнадцатому пикнику в честь Четвертого июля, и поняла, что они – американцы.

«Но я никогда американкой не стану».

Да, дети с их неряшливым произношением, туфлями на мягкой подошве и манерой хлюпать, вытягивая до последней капли молочные коктейли, стали почти такими же американцами, как Сэм, с которым она познакомилась на курсах по «Экселю» и к которому ее безотчетно тянуло, но сама Дария осталась прежней.

«Не стала и не стану».

Неожиданно ей вспомнились тетради и учебники, по которым она занималась математикой в Тегеранском университете. Дария не стала брать их с собой, и они так и лежали в картонной коробке под кроватью в доме ее отца. Интересно, что стало теперь с этой кроватью? Может, Ага-хан ее продал? Как ему живется? Кто о нем заботится? Бывает ли ему одиноко?

Фейерверк в честь Четвертого июля Дария смотрела по телевизору. Каждый год в этот день она видела в небе сверкающие огни и думала о том, что этот праздник не для нее. Она смотрела, как отражаются эти огни в глазах детей, которые с восторгом и изумлением таращились в расцветающее невиданными цветами небо, и ей ни разу не хватило духа сказать им, что каждая вспышка, каждый звук от разрыва петарды до сих пор наполняют ее сердце страхом, и она испытывает инстинктивное желание упасть на землю и прикрыть голову руками.

И вот теперь, в девяносто шестом году, фактически на пороге нового тысячелетия, Дария сидела на диване в гостиной и искоса поглядывала на мужа. Парвиз читал (или делал вид, что читает) газету, держа на коленях миску со своими любимыми фисташками, но о чем он думал? С тех пор как Мина объявила им о своем желании провести зимние каникулы в Иране, прошло совсем немного времени, и он, несомненно, еще не пришел в себя, хотя и казался спокойным. А может, он расстроился из-за Сэма – из-за того, что Дария пошла с ним в «Старбакс»? Но ведь это не было свиданием! Они просто решили выпить после занятий чая/кофе!..

Дария вздохнула. В доме оставались только она и Парвиз. Хуман с женой жили в своей квартире в Верхнем Ист-Сайде. Кайвон, несмотря на поздний час, скорее всего, еще работал в своей юридической конторе в центральном Манхэттене, а Мина у себя дома усердно готовилась к экзаменам (Дария, во всяком случае, очень на это надеялась).

Парвиз отправил в рот очередную фисташку.

Добились ли они того, о чем мечтали? Добьются ли когда-нибудь?..

Дария вспомнила о мистере Дашти, о своих диаграммах и графиках, о бесчисленных часах, потраченных (зря потраченных!) на всех этих чужих, незнакомых мужчин. То, как трепетало ее сердце, когда Сэм был рядом, странным образом заставило ее усомниться в том, что от графиков, расчетов и досье могла быть какая-то польза. Наверное, думала она, все не так просто. Нельзя раскрашивать мир в черное и белое, есть другие цвета и бесчисленные оттенки. Она любила Парвиза, но и Сэм ей нравился. И это тоже было неизмеримо сложнее, чем строки и столбцы электронных таблиц. В жизни, в реальной жизни, дважды два – не всегда четыре. Теперь Дария знала это точно.

Часть III. 1996

27. Ты вернулась домой…

Очередь на паспортный контроль продвигалась медленно, но никто не ворчал и не возмущался. Словно из-под земли появились закутанные в чадры низкорослые женщины. Все двери охранялись бородатыми мужчинами в военной форме.

Дария и Мина вышли из самолета и спустились на летное поле по металлическому колесному трапу. Едва ступив на землю, обе ненадолго замерли, вдыхая воздух вечернего Тегерана. И в тот же миг внутри них словно повернулся какой-то выключатель, и прошедших пятнадцати лет как не бывало. Вокруг них все разговаривали на фарси, прохладный ветер