На подъезде к Джорджии страх за машину оставил Хьюго — полицейские начали вытаскивать меня из-за руля и приговаривать: «Сынок, пусть папа сначала научит тебя водить что-нибудь другое», поэтому бремя вождения полностью легло на плечи Хьюго. И вот однажды, пока в сервисной службе определяли, исправен ли мотор, мой друг вскрикнул:

— А вы можете подсоединить к машине радио?

— Чего?

— Радио. Я куплю его в городе.

— Вы говорите о комнатном радио?

Юный костлявый механик обладал приветливой улыбкой и копной соломенных вьющихся волос; сейчас мне кажется, что мы отправились за тем чудесным приемником, поскольку Хьюго понравились загоревшие на солнце Алабамы руки умельца. Не больше — ничего непристойного или безрассудного — лишь восхищение молодостью. Мы с Хьюго действительно пошли в город, мой друг выбрал сияющий «Филко», сделанный в форме исповедальни с классическими решетками. Наш юный механик втянул покупку на заднее сиденье и с улыбкой принялся за подключение. Задача оказалась не из легких. Антенну надо было проводить через крышу салона. Мы долго обсуждали аккумуляторы, трубки и конверсии, после чего решили просверлить несчастную приборную панель. Хьюго безмолвно следил за уверенными руками юноши. Наконец мастер нажал деревянную кнопку, и раздались звуки веселой песенки. Хьюго дал механику хрустящую пятидолларовую банкноту, вздохнул, и мы укатили прочь.

— Радио, говоришь, Хьюго?

— Заткнись. Прибавь лучше громкость.

Ну, это извечная проблема: гул мотора и завывание ветра всегда заглушают радио, поэтому дабы услышать хоть слово, особенно новости, нам приходилось снижать скорость. С музыкой было проще, и мы включали ее, когда только могли. Миновав остатки цивилизации в самом центре Америки — несколько радиопередатчиков для нескольких слушателей с приемниками, работавшими от ветроэнергетических генераторов, — мы научились ценить уродливый современный шум, которым так восхищалась молодежь. Стоило нам остановиться в маленьком городке, как вокруг собирались девушки в фартучках и мальчики в штанишках, их лица выражали восторг, доступный лишь туземцам. Пару раз дети пытались пуститься в пляс, однако взрослые тут же прекращали вульгарные танцы, и мы отправлялись дальше. Тем не менее наша популярность приносила удовольствие. Эх, какой способ знакомиться с женщинами, да, увы, я выглядел прыщавым подростком.

Бесконечные помехи чуть не заставили нас повернуть домой. Впрочем, когда океан шипящего звука ввергал нас в уныние, Хьюго просил меня «попробовать еще раз», и находилась какая-нибудь восхитительная местная радиостанция, сначала тихая, словно призрак, а затем обретавшая мощь и яркость. Однажды, во время омерзительно скучной езды по Техасу, мы практически влюбились в загадочную музыку, передаваемую океанским лайнером («Дзинь! Хлоп! Что это было? Телеграф, черт его побери, телеграф!»), и чуть не повернули обратно, когда в округе Глухого Смита чудесная музыка растворилась в шипящей волне. Фанни Брайс буквально преследовала нас со своими «Детскими дразнилками», даже на горных кручах мы слышали обрывки ее «Толстяка»: «И вот он встает на весы. Вес… — пауза, чтобы замерла стрелка, — три шестьдесят. Кто он после этого? Правильно, толстяк!» «Дэнс, дэнс, дэнс, — шепотом подпевал маэстро Бен Бернье. — Спокойной ночи и приятных снов». И разумеется, по радио шла бесчисленная реклама, направленная на проблемы представителей среднего класса: «Хотите, чтобы ваши зубы сияли словно жемчуг? Покупайте пасту доктора Страеска». Фантастика, я тоже купил. На юго-западе мы увлеклись развлекательным кулинарным шоу, где женщина (точнее, мужик с писклявым голосом) говорила слушателям: «А теперь возьмите блокнот и карандаш, я жду, сходите за письменными принадлежностями, так-то лучше». Дама замолкала, слышалось бормотание, а потом она задиктовывала самые нелепые рецепты, которые только можно представить. Ей-богу, некоторые «ингредиенты» явно записывались со слов идиотов, работавших в местных ресторанах.

Вы не поверите, но я до сих пор испытываю к радио своеобразную любовь. Ты показал мне свои любимые станции, Сэмми, и в особые вечера мы вместе с Элис восхищенно слушали рассказы о пиратских приключениях, дополненные громкими шагами, хлопающими дверями, искусственным громом и пугающей тишиной, мучительной, как абсолютная темнота. Помню, когда я впервые попал к тебе, радио сломалось. Элис встала поправить настройку, однако ничего не изменилось. Ты держался молодцом, Сэмми, и бодро сказал: «Ну, чё будем делать?», хотя сердце твое обливалось кровью, как у ацтека, который узнал о смерти своего бога. Попутешествовав с Хьюго, я понял это слишком хорошо.

И все же самым ценным для нас были новости. Мы находились в постоянном движении и выпали из времени, из мира и мелких жизненных неурядиц вроде осиного гнезда в ванной или моей (раздражающей окружающих людей) привычки зачитывать афиши вслух. Новости, переданные по радио, приводили нас в смятение. Гангстеры устроили бойню. Биржевые маклеры в панике. Какой-то пилот слетал на Южный полюс. Новости мы, как правило, слушали по ночам, останавливаясь под темными пушистыми соснами и внимая сообщениям о далеких восстаниях, землетрясениях, пожарах и смертях. Голос у диктора был тихий и прерывистый. Какой-то папаша заявил, что Америка будет процветать и цены на акции снова поползут вверх, а пока в мире все плохо. Вокруг стояла темная ночь, над головами мягко постукивал дождь. Какой-то папаша заявил, что мы слишком далеко от дома.

Проезжая Остин, вскоре после того, как мы обзавелись приемником, Хьюго с хитрой улыбкой повел меня окольными путями через окраины, заявив, что хочет показать ботанический сад с орхидеями, названными в честь его матери (а при чем тут я?). Потом он резко передумал, остановил машину и потащил меня в ресторан. Заведение оказалось одним из тех мест, чьи названия — например, «Шведский домик» — ничего не значат, еда там подается самая обыкновенная. Хьюго расстроился, задумчиво посмотрел в окно и заказал нечто совсем для него неподходящее — жареного цыпленка, удивилась даже официантка. Я же насладился порцией восхитительного красного перца. Хьюго так и смотрел в окно, когда я закончил трапезу и наконец проследил за его взглядом. На противоположной стороне улицы в телефонной будке стоял человек с иссиня-черными волосами и красиво изогнутым носом. Лишь мгновение спустя я узнал Тедди, давнюю любовь моего друга.

Мы сидели молча, как люди, наблюдающие закат солнца. Тедди беззвучно шевелил губами, смеялся и запрокидывал голову. Он стал крупнее, однако в остальном ничуть не изменился. Хьюго посмотрел на меня с улыбкой.

— Забавно, это мой старый слуга.

— Какое совпадение. — Когда мы вернулись в машину, я на всякий случай запер бардачок, а то вдруг Хьюго захочет вернуть Тедди револьвер (чтобы поговорить, разумеется).

— Я высылал ему рекомендательное письмо. Потому и знал, что Тедди тут живет. Думал, может, мы заглянем в гости, поздороваемся.

— Ты не съел ни кусочка.

— Есть жуткого жареного цыпленка? Ни за что, — ответил Хьюго. — А может, и не стоит заглядывать в гости и здороваться…

— Хьюго, я все знаю о тебе и Тедди.