Говорить с Полиной можно было долго, но после Октябрина поймала себя на мысли, что и вспомнить не смогла, о чем они болтали. Казалось, обо всем, но выудить важную мысль из воспоминаний о разговоре Октябрина не смогла. Когда наступила тишина, Октябрина поняла, что провести в ней часы не сможет. Она привыкла разговаривать, уже приучилась делиться мыслями и переживаниями. Удивительно. Еще два месяца назад она бы не поверила в такое, а сейчас это казалось обыденностью.

– Я очень хочу все закончить со своим парнем, – выдохнула вдруг Октябрина и грохнула корзинкой о стол. – Эта канитель тянется два года, год из которых я просто себя ненавижу.

– Тебе так с ним плохо? – спросила Полина и отложила тряпочку в сторону. – Ты хочешь об этом поговорить?

Октябрина вздрогнула. Мыло из рук чуть не выпало. Она даже не заметила, как ее фраза сорвалась с губ. Губы до сих пор, казалось, горели.

– Я просто хочу, чтобы между нами все было кончено, – пробубнила Октябрина и убрала мыло в корзинку. С ним нет и не будет ничего хорошего. – Ладно, это вроде не так важно.

– Важно, раз ты сказала.

Перекладывание корзинок действительно успокаивало. Большие корзинки стояли на дальней полке, средние Октябрина выставляла так, чтобы маленьким хватило места. Полина вытащила очередной шарфик, сунула под мышку голову манекена и трясла шарфом.

– Знаешь, а я читала в одной книжке, когда сидела в кафе в Лондоне, что нужно написать письмо. Высказать все претензии, сказать, что у тебя на душе и покончить с этим.

– Письмо? Ты думаешь, он будет его читать? – хмыкнула Октябрина и вытащила новую маленькую корзинку из коробки.

– Если ты ему настолько безразлична, что он даже не прочитает письмо, то тебе не о чем переживать. Можно считать это официальным расставанием. Ну а если прочитает, то вообще никаких проблем.

Октябрина уложила мыльце в корзинку так, чтобы оно не выпадало. Даже представлять лицо Романа, открывающего письмо, было тяжело. Октябрина видела его разъяренным, видела оскорбленным, видела злым, агрессивным, но печальным – никогда. Может, он бы и не расстроился, может, просто разорвал бы письмо, выбросил бы его в мусорное ведро и удалил бы номер телефона. А если бы прочитал и расстроился? Позвонил бы, написал сообщение? Может, пригласил бы в отель, где они впервые устроили свидание с ночевкой, решил бы обсудить их будущее, которого, как они оба понимали, не было изначально.

Октябрина держала в руках маленькую корзинку с мылом в форме роз. Она не очень понимала, зачем выкладывать товар сейчас, но хозяйка уверила Полину – вечером приедет очень много гостей, им могут понадобиться сувениры в первый же вечер. Опыт показывал именно так.

«Позвать бы сюда Варю или Женю, – подумала Октябрина и повертела розу в руках. Блесточки на лепестках показались застывшими росинками. – Но они не поедут, нет. Можно позвать в следующий раз. Можно позвать заранее. Было бы весело, если бы они познакомились с Арсением и Полиной. Они, наверное, и не думают, что такая жизнь возможна и что я ее живу».

Роза в руках Октябрина дрогнула и полетела на траву. Розовый комочек мыла с застывшими на ней слезами.

«Почему я уже говорю про «следующий» раз? Разве он уже точно случится? Пока даже «первый» раз не случился».

Октябрина опустилась на колени, подняла розу и отряхнула ее. Женя вряд ли поедет – она решалась на выезд за город месяц, Варю могут не отпустить.

Все это – вероятно, а возможность увидеть их рядом с Полиной, такими же счастливыми – маловероятна. Но такова была и вероятность появиться здесь Октябрины. И вот она – здесь, отряхивает колени, укладывает мыло ручной работы на прилавок и не думает, что будет завтра. Хоть на самом деле все ее мысли заняты только тем, что будет после фестиваля. Будет ли завтра солнце или тучи закроют небо.

И вообще, будет ли хоть что-то.

– Слушай, а почему ты не осталась в Лондоне? – спросила Октябрина. Первый вопрос, который пришел ей в голову. Октябрина слышала, как Полина говорила на отличном английском с кем-то по телефону в машине. Звучало как что-то из сказки.

– А почему должна была? Я туристка, да я и была там всего неделю. – Улыбнулась Полина. – Я в Индии была дольше, но там тоже не хочу оставаться. Я пока не знаю, где хочу остаться, но сейчас мне хорошо. Это все, что мне нужно чувствовать.

– И как вы такие подобрались в одну компанию? – удивилась Октябрина, а Полина засмеялась. – Нет, правда. Вы так похожи, с ума можно сойти.

– Если ты сейчас стоишь со мной у прилавка незнакомки и помогаешь ей, то ты тоже на нас похожа. А вообще я не могу сказать, что на них похожа. Я не понимаю, кто на кого похож и похож ли. Не надо быть похожим на кого-то, можно просто идти и смотреть по сторонам. Я никуда не бегу, я просто осматриваюсь. Мир слишком большой, чтобы от него бегать.

Корзиночки выставлены на прилавке. Октябрина даже переставала спрашивать себя, зачем занималась этим – монотонная работа и разговор с Полиной успокоили ее. Кажется, они даже говорили о путешествиях, о медицине, о месте женщины в мире и всем таком, прочем, важном, но в совокупности не запоминающемся, но оставляющем на языке приятный привкус чего-то сладкого, как съеденная недавно конфетка с корицей.

– Знаешь, а они ведь тоже разные, – сказала вдруг Полина и тряхнула тряпку. В свете взметнулась к небу пыль. – Боря и Арсений. Они только на первый взгляд похожи.

– И чем же они разные? – спросила Октябрина. Корзинки стояли на прилавке так, что девушка даже залюбовалась своей работой.

«Почему она вдруг о них заговорила? – подумала Октябрина. – Я ведь не спрашивала».

Впрочем, у каждого в компании Арсения была какая сверхспособность – заговорить о том, чего не ожидаешь, но вовремя, словно хронометраж разговора был просчитан кем-то или чем-то даже до того, как о разговоре подумали.

Полина вытерла потный лоб ладонью. Ее русые, почти золотые в свете дня, волосы намокли, но она совсем не выглядела уставшей.

– Боря – человек без дома. Он никогда его не искал, много лет уже не останавливается нигде дольше месяца. Он скиталец по натуре, его никто и ничто не изменит. А Арсений – человек своей земли. Ему не настолько важно, где его земля находится, но он готов строить на ней дом, понимаешь? Он не такой, он не будет вечность бегать, убегать от себя. Он хочет пустить