Для того чтобы убедить губернатора, надо было подвердить два факта: во-первых, что я свободный гражданин штата Нью-Йорк; а во-вторых, что я неправомерно удерживался в неволе. Что касается первого пункта, здесь никаких трудностей не было: все старшее поколение обитателей наших окрестностей было готово свидетельствовать в мою пользу. Второй же пункт целиком и полностью опирался на письмо к Паркеру и Перри, написанное незнакомым почерком (мое письмо, написанное на борту брига «Орлеан», пришло к Нортапу, но потом куда-то затерялось).

Было подготовлено прошение, адресованное его превосходительству губернатору Ханту, удостоверяющее брак Энни; мой отъезд в Вашингтон; получение писем; то, что я – свободный гражданин, а также иные факты, которые были сочтены важными. Это прошение было подписано и заверено Энни. Приложением к нему были несколько аффидевитов видных жителей Сэнди-Хилл и Форт-Эдварда, полностью подтверждавшие содержащиеся в нем утверждения, а также прошение нескольких хорошо известных джентльменов к губернатору о том, чтобы представителем во исполнение упомянутого законодательного акта был назначен Генри Нортап.

По прочтении ходатайства и показаний его превосходительство принял живейшее участие в деле, и 23 дня месяца ноября 1852 года «Генри Нортап, эсквайр, утвержден, назначен и нанят представителем, обладающим всеми полномочиями способствовать» моему восстановлению в правах и предпринимать такие меры, какие будут с наибольшей вероятностью способствовать достижению этой цели. И ему даны указания отправиться в Луизиану со всей возможной спешностью[102].

Безотлагательная природа профессиональных и политических занятий господина Нортапа отсрочила его отбытие до декабря. В четырнадцатый день этого месяца он выехал из Сэнди-Хилл и проследовал в Вашингтон. Сенатор в Конгрессе от Луизианы преподобный Пьер Соул, преподобный мистер Конрад – военный министр и судья Нельсон из Верховного суда Соединенных Штатов, услышав изложение фактов и изучив их доверенность (вместе с заверенными копиями прошения и аффидевитов), снабдили Нортапа открытыми письмами к джентльменам в Луизиане. Эти письма настоятельно призывали оказать помощь в достижении цели его назначения.

Сенатор Соул, особенно заинтересовавшийся этим делом, в сильных выражениях настаивал, что его долг и обязанность каждого плантатора его штата – оказать помощь в возвращении мне свободы. И он верит, что чувства чести и справедливости в груди всякого гражданина нашей страны сразу же привлекут его на мою сторону. Получив эти ценные бумаги, мистер Нортап вернулся в Балтимор и отправился оттуда в Питтсбург. Его первоначальным намерением было, следуя советам друзей из Вашингтона, отправиться в Новый Орлеан и связаться с властями этого города. Однако благодаря вмешательству Провидения он, прибыв в устье Ред-Ривер, передумал. Если бы Нортап поехал в Новый Орлеан, то не встретился бы с Бассом, и тогда его поиски, вероятнее всего, оказались бы бесплодными.

Взяв билет на первый же прибывший пароход, он продолжил свое путешествие вверх по Ред-Ривер – ленивому, извилистому водному потоку, текущему по обширному региону девственных лесов и непроходимых болот, почти полностью лишенному обитателей. Около девяти часов утра 1 января 1853 года он сошел с борта парохода на пристань Марксвиля и направился прямиком в Марксвиль-Корт-Хаус – маленькую деревушку в четырех милях от реки. Из того факта, что письмо господам Паркеру и Перри было отправлено с почты в Марксвиле, он сделал вывод, что я нахожусь в этом городке или в непосредственной близости от него. Добравшись до городка, Нортап сразу же изложил свое дело преподобному Джону Уоддиллу – уважаемому адвокату и человеку утонченного духа и самых благородных побуждений. Прочтя письма и документы, представляющие нового знакомца, и выслушав рассказ об обстоятельствах, при которых я был похищен и уведен в рабство, мистер Уоддилл сразу же предложил свои услуги и взялся за дело с величайшим рвением и серьезностью. Он, что свойственно и другим личностям столь же возвышенного характера, относился к похитителям людей с отвращением. И не только потому, что право его соседей-прихожан и клиентов на собственность, составлявшую бо́льшую часть их благосостояния, зависело от добросовестности сделок купли-продажи рабов, но и потому, что в его собственном благородном сердце такой пример несправедливости пробуждал чувство негодования.

Марксвиль, хоть и занимает выгодное положение и выделен впечатляющим курсивом на карте Луизианы, в действительности представляет собой небольшой и незначительный хутор. Помимо таверны, которую содержит жизнерадостный и щедрый трактирщик, здания суда, в которое между сессиями заходят бесхозные коровы и свиньи, да виселицы с растрепанной веревкой, болтающейся в воздухе, мало что может привлечь здесь внимание путешественника.

Имени Соломона Нортапа мистер Уоддилл никогда не слышал, но он был уверен, что, если бы раб с этим именем обретался в Марксвиле или его окрестностях, его чернокожий слуга Том знал бы такого. Призвали к ответу Тома, но среди его обширного круга знакомств подобной личности не нашлось.

Письмо к Паркеру и Перри было датировано в Байю-Бёф, поэтому собеседники сделали вывод, что там меня и следует искать. Но тут возникла трудность, и весьма серьезного характера. Байю-Бёф в самой своей ближней части находился в двадцати трех милях от Марксвиля, и это название применялось к территории, простиравшейся на расстояние от 50 до 100 миль по обе стороны водного потока. Тысячи и тысячи рабов обитали на его берегах, поскольку замечательное богатство и плодородие местной почвы привлекало туда значительное число плантаторов. Сведения из письма были столь туманны и неопределенны, что трудно было остановиться на каком-либо конкретном способе действий. Однако под конец было решено, что только один план имеет какие-то виды на успех. Нортап вместе с братом Уоддилла (одновременно он ученик на службе у последнего) должны отправиться к байю и, совершив путешествие вверх по одному берегу и спустившись по другому на всю его длину, на каждой плантации расспрашивать обо мне. Мистер Уоддилл предложил им воспользоваться его экипажем, и было со всей определенностью решено, что они должны отбыть в свою поездку в понедельник рано утром.

Вскоре станет совершенно ясно, что этот способ действий, по всей вероятности, не увенчался бы успехом. Они попросту не смогли бы обходить все поля и расспрашивать всех работников. Они не знали, что я был известен под именем Платта; и даже если бы принялись расспрашивать самого Эппса, он бы со всей правдивостью заверил их, что ничего не знает о Соломоне Нортапе.

Однако, поскольку эта договоренность была достигнута, оставалось только ее воплощать. И беседа между господами Нортапом и Уоддиллом, завязавшаяся в то воскресенье, обратилась к вопросу нью-йоркской политики.

– Я едва ли способен понять тонкие отличия и оттенки политических партий в вашем штате, – заметил мистер Уоддилл. – Я читаю обо всех этих «мягкотелых» и «твердокаменных», о «голубях» и «ястребах», о «курчавых» и «седоголовых» – и не могу с уверенностью уловить разницу между ними. Расскажите мне, в чем она заключается?