Гитлер был готов лопнуть от злости, его гнев не знал границ. И хотя в тот период Жиро еще не был так знаменит, как впоследствии, когда соперничал с де Голлем за право возглавить движение «Свободная Франция», фюрер тем не менее категорически потребовал доставить французского генерала в Германию живого или мертвого. И снова выполнять приказ выпало абверу. Как и в случае с Вейганом, и Канарис, и его ближайшие помощники были полны решимости не мириться с собственной ролью похитителей людей или, быть может, даже наемных убийц. Канарис снова надеялся, что со временем все утрясется само собой. Этого, однако, не произошло, вновь и вновь Кейтель по поручению Гитлера торопил Канариса с «ликвидацией» Жиро. Проблема горячо обсуждалась в кругу приближенных Канариса, и в конце концов он решил просить Кейтеля освободить абвер от выполнения данного задания. Наиболее резко протестовал полковник Пикенброк, который заявил: «Нужно попросить господина Кейтеля передать Гитлеру, что мы, то есть военная разведка, не являемся, наподобие СД или СС, организацией наемных убийц». Едва ли Канарис в разговоре с Кейтелем употребил эти выражения и вряд ли информировал его о бунте против приказа Гитлера, но, как бы там ни было, Кейтель после беседы с Канарисом уже больше не настаивал на том, чтобы непременно абвер выполнил требование фюрера, касающееся Жиро.

Между тем дело на этом не закончилось. Кейтель поручил Канарису связаться с СД и предложить ей от его имени заняться проблемой. Канарис не стал сразу возражать, но был полон решимости поручение не исполнять. Он хотел не только снять с абвера всякую ответственность за убийство французского генерала, но и воспрепятствовать преступлению или, по крайней мере, не сделаться его соучастником, переадресовав приказ гестапо.

Прошли недели, месяцы, и Канарис уже полагал, что с делом Жиро покончено раз и навсегда, как оно вновь всплыло, и в очень опасной форме. В сентябре 1942 г., когда Канарис находился в служебной командировке в Испании, начальнику 2-го отдела абвера Лахоузену неожиданно позвонил Кейтель и сказал: «Мне нужно срочно знать, как обстоит дело с Густавом?» (В переписке и в переговорах по телефону так именовали генерала Жиро.) Внезапный вопрос начальника Верховного главнокомандования вермахта привел Лахоузена в замешательство. Он не имел ни малейшего представления, о чем могли договориться Канарис и Кейтель. Пришлось как-то выкручиваться, и Лахоузен ответил, что Густавом занимается лично Канарис, который отсутствует. Кейтель далее спросил, собираются ли «другие» (имелись в виду СС и СД) что-либо предпринять? На положительный ответ Лахоузена начальник ОКВ приказал ему срочно связаться с группенфюрером СС Мюллером, руководителем IV управления РСХА, все выяснить и доложить ему, Кейтелю. Из разговора Лахоузен заключил, что Гитлер потребовал результатов.

Ситуация сделалась критической. Необходимо было срочно информировать Канариса, в тот момент находившегося в пути из Испании в Париж, но сначала следовало что-то предпринять относительно Мюллера. Канарис хотя и сообщил Лахоузену, что делом Жиро займутся «другие», но он не сказал Мюллеру, что обязанность устранить французского генерала теперь возлагалась на СД. Помог случай. Как показали осторожные расспросы в РСХА, Мюллер в те дни пребывал за пределами Берлина. Таким образом были выиграны по меньшей мере 24 часа. Воспользовавшись этим подарком судьбы, Лахоузен по совету Остера вылетел в Париж, чтобы узнать у Канариса, как ему поступить дальше.

Известие о возобновлении дела Густава сначала буквально ошеломило Канариса. Разговор проходил за ужином в ресторане парижской гостиницы «Лютеция». Канарис сидел за столом с руководителем парижского филиала абвера и с начальником управленческой группы «Аусланд» генералом Бюркнером, когда появился Лахоузен. После его доклада настроение всех присутствовавших заметно ухудшилось. Канарис какое-то время молчал, погруженный в свои, совершенно очевидно, невеселые мысли. Затем быстро задал несколько вопросов. Речь шла о трех датах, которые он хотел точно знать. Они касались побега Жиро из крепости Кенигштайн, заседания в Праге, на котором Канарис и Гейдрих договорились о разграничении компетенций между СД и 3-м отделом абвера, и, наконец, убийства Гейдриха в Лидице. Смысл этих вопросов был совершенно непонятен остальным участникам трапезы, но еще сильнее они были озадачены, когда увидели, как выражение глубокой озабоченности на лице Канариса сменилось довольной усмешкой. Лишь постепенно до них дошло, что способность их начальника к быстрому всестороннему анализу и на этот раз его не подвела и подсказала спасительный выход из опасной ситуации. Последовательность трех дат была важна, ибо позволяла Канарису утверждать, что еще в Праге он условился лично с Гейдрихом, что в дальнейшем делом Густава будут заниматься подчиненные ему ведомства. Это было бы невозможно, если бы побег Жиро произошел после пражской встречи Канариса и Гейдриха – тогда они увиделись в последний раз – или после смерти Гейдриха. Последовательность всех трех событий была именно такой, какая требовалась – Гейдрих был мертв, а мертвые не говорят. Успокоенный Канарис на следующий день вылетел в Берлин, где предполагал объясниться с Кейтелем, исходя из принятой легенды. На этом всякая связь абвера с делом Густава закончилась.

Случай с генералом Жиро показателен как для личности самого Канариса, так и для методов, которыми он пользовался. Характерным для него являлся нестандартный, свободный от бюрократизма подход к сложным и запутанным задачам. И еще. Все трудные и важные вопросы обычно решались устно, поэтому не существует вообще никаких письменных распоряжений Канариса и Кейтеля подчиненным сотрудникам и никаких стенограмм бесед или событий, за исключением, пожалуй, записей в дневнике шефа абвера, которые адресовались, однако, не современникам, а каким-то будущим поколениям. Как правило, лишь Канарис знал от начала и до конца запланированную многоходовую агентурную комбинацию.

Даже своим ближайшим помощникам он обыкновенно сообщал только самое необходимое, только какой-то кусочек общего замысла. И какой бы серьезной ни была очередная операция, и как бы серьезно Канарис к ней ни относился, она всегда оставалась для него лишь рискованной игрой, в которой ставкой была жизнь. Но быть может, именно эта высочайшая и последняя ставка, это хождение по краю пропасти по лезвию ножа, придавали ему силы и заставляли искать выход в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Как мы смогли убедиться на приведенном выше примере, Канарис обладал способностью молниеносно реагировать на неожиданное событие, анализируя и комбинируя различные возможные решения. Ведь Канарис вовсе не ожидал внезапного появления Лахоузена. Его рассказ о безнадежно запутанном деле Густава застал Канариса врасплох. Никто из присутствовавших, вероятно, не додумался бы свалить все на мертвого Гейдриха. А вот у Канариса сразу возникла спасительная идея. Она появилась будто сама собой, и его только удивило, что другие не сразу уловили ход его мыслей, когда он спросил о трех датах. Впрочем, кто же мог себе представить, что мертвому Гейдриху однажды придется выручать Канариса и помогать ему отвести беду. И выбор «спасителя» был поистине гениальным. Кого-нибудь «замочить» – это было прямо-таки во вкусе Гейдриха. Как известно, переговоры в Праге проходили совсем не просто, позиция Канариса, безусловно, нуждалась в усилении, а потому его слова о передаче дела Густава в руки Гейдриха не должны были вызвать подозрения у Кейтеля. При необходимости можно было бы добавить, что, мол, таким путем абвер избавился от очень неприятного задания, недостойного офицера германских вооруженных сил.