— На этой неделе пьем воду. Так даже лучше.

— И конечно дешевле. Вот что скажу тебе. Возьми двадцать баксов из моих сбережений на колледж и потрать их на куриные котлеты.

— Хм… Что это за звук? — поинтересовалась я, осматриваясь по сторонам с хмурым видом. — Ах да, это же отсутствие моего смеха.

Амелия ухмыльнулась:

— Завтра мы купим белков.

— Напомни мне купить немного тофу.

— Гадость какая! — Она поставила на стол стопку тарелок. — Напомни мне убить себя перед обедом.

Ты зашла на кухню и устремилась к своему стульчику. Мы не называли его стульчиком для кормления, ведь тебе было почти шесть лет, и ты всегда напоминала, что ты уже большая девочка, но ты не могла дотянуться до стола самостоятельно — ты была слишком крохотной.

— Чтобы приготовить миллиард фунтов пасты, необходимо наполнить достаточным количеством еды семьдесят пять тысяч бассейнов, — сказала ты.

Амелия села на стул рядом с тобой и ссутулилась:

— Чтобы съесть миллиард фунтов макарон, всего лишь нужно родиться в семье О’Киф.

— Возможно, если вы все будете жаловаться и дальше, завтра вечером я сделаю какой-нибудь деликатес… например, кальмары. Или хаггис. Или телячьи мозги. Это белки, Амелия…

— Давным-давно в Шотландии жил такой человек по имени Соуни Бин, который ел людей! — сказала ты. — Почти тысячу съел.

— Хорошо, что мы не в таком отчаянном положении.

— Но если бы были, — сказала ты, и твои глаза засветились, — то я бы оказалась бескостной!

— Так, хватит! — Я положила вам на тарелки макароны, от которых шел пар. — Приятного аппетита!

Я взглянула на часы, было 18:10.

— А как же папа? — прочитав мои мысли, спросила Амелия.

— Мы его подождем. Уверена, он придет с минуты на минуту.

Но через пять минут Шон так и не приехал. Ты ерзала на стульчике, а Амелия ковырялась вилкой в застывшей макаронной массе.

— Хуже макарон могут быть только холодные макароны, — проворчала она.

— Ешьте, — сказала я, и вы с сестрой налетели на обед, как ястребы.

Я посмотрела на свою тарелку, аппетит пропал. Через несколько минут вы отнесли тарелки в раковину. Сантехник спустился на первый этаж и сказал, что закончил, оставив счет на кухонной столешнице. Телефон прозвонил дважды, и кто-то из вас ответил.

В семь тридцать я позвонила Шону на мобильник, но меня тут же переключили на голосовую почту.

В восемь я соскребла холодную еду со своей тарелки в мусорное ведро.

В восемь тридцать я уложила тебя в постель.

В восемь сорок пять я позвонила диспетчеру.

— Это Шарлотта О’Киф. Не знаете, не остался ли Шон на ночную смену?

— Он уехал где-то в пять сорок пять, — ответил диспетчер.

— Ах да, конечно, — весело отозвалась я, будто сама знала это. Я не хотела выглядеть как жена, которая понятия не имеет, где ее муж.

В 23:06 я сидела в темноте нашей семейной гостиной на диване, сомневаясь, что эту комнату можно до сих пор называть семейной, раз уж наша семья разваливалась на части, когда парадная дверь с размаху отворилась. Шон прокрался в коридор, и я включила лампу рядом с собой.

— Ух ты! — произнесла я. — Должно быть, на дорогах адские пробки.

Он замер на месте:

— Ты не спишь.

— Мы ждали тебя на обед. Твоя тарелка все еще стоит на столе, если ты в настроении съесть закаменевшие фетуччини.

— После работы я пошел в «О’Бойз» с ребятами. Хотел позвонить…

Я закончила предложение за него:

— Но ты не захотел разговаривать со мной.

Он подошел ближе, так что я уловила аромат его лосьона после бритья. Лакрица и слабая нотка дыма. Мне можно завязать глаза, и я найду Шона в толпе другими органами чувств. Но найти — это одно, а знать кого-то вдоль и поперек — совсем другое. Мужчина, в которого ты влюбилась много лет назад, мог выглядеть так же, говорить так же, иметь тот же запах, но быть совершенно другим.

Наверное, Шон мог сказать то же и обо мне.

Он опустился на стул напротив меня:

— Что ты хочешь услышать от меня, Шарлотта? Хочешь, чтобы я радовался и говорил, что с нетерпением жду возвращения домой вечером?

— Нет. — Я сглотнула ком в горле. — Я просто… просто хочу вернуть все, как было.

— Тогда остановись, — тихо сказал он. — Просто прекрати то, что начала.

Выбор — забавная штука: спроси дикие племена, которые всегда ели коренья, несчастны ли они, и те пожмут плечами. Но дай им нежное филе и трюфельный соус, а потом предложи вернуться к жизни на своих прежних землях, и они всегда будут вспоминать об этом деликатесе. Если ты не знаешь о вариантах, то и не тоскуешь по ним. Марин Гейтс вручила мне шанс, о котором я не могла бы подумать в самом безумном сне. Но теперь, когда она озвучила его, как я могла отказаться? С каждым последующим переломом, с каждым долларом, который мы возьмем в кредит, я бы считала, что упустила шанс.

Шон покачал головой:

— Так я и думал.

— Я забочусь о будущем Уиллоу…

— А я думаю о том, что у нас есть сейчас. Ей нет дела до денег. Ее заботит только одно: любят ли ее родители. Но услышит она совсем другое, когда ты пойдешь в тот проклятый зал суда.

— Тогда, Шон, скажи, в чем ответ? Мы должны просто сидеть и надеяться на то, что у Уиллоу больше не будет переломов? Или что ты… — Я резко замолчала.

— Что — я? Устроюсь на работу получше? Выиграю в чертову лотерею? Почему бы тебе так и не сказать, Шарлотта? Ты считаешь, что я не могу обеспечивать нас.

— Я такого не говорила…

— И не надо. Это и так предельно ясно. Ты всегда говорила, что я будто спас тебя и Амелию. Но, наверное, с течением времени я все же вас подвел.

— Дело не в тебе. А в нашей семье.

— Которая разваливается на части. Боже, Шарлотта, как думаешь, что видят люди, когда смотрят сейчас на тебя?

— Мать, — сказала я.

— Мученицу, — поправил ее Шон. — Кроме тебя, никто так не может управляться с Уиллоу, так ведь? Ты никому больше не доверяешь. Разве ты не понимаешь, как мерзко все выглядит?

Мое горло перехватило спазмом.

— Что ж, прости, что я не идеальная.

— Нет, — возразил Шон. — Ты просто ждешь этого от всех нас. — Он со вздохом прошел к камину, где лежали стопка подушек и одеяло. — Если не возражаешь, ты сидишь на моей постели.

Я сдерживала слезы, пока не добралась до второго этажа. Легла на кровать,