обстоятельствах подобная ссора привела бы меня прямиком к Пайпер. Я бы позвонила ей и рассказала свою версию истории, а не Шона. Мне бы полегчало на душе, знай я, что она выслушала.

И я бы сделала то, что узнала от тебя: позволила бы времени залечить перелом, который возник между мной и твоим отцом, который причинял боль, в какую бы сторону мы ни свернули.

— Какого черта?! — спросил Шон, и я, подняв голову, увидела Амелию, которая стояла в коридоре.

Она ела яблоко, а ее волосы были покрашены в неестественно синий цвет. Она усмехнулась мне:

— Классно!

Ты уставилась на нее:

— Почему у Амелии сахарная вата на голове?

Я затаила дыхание.

— Я не могу сейчас, — сказала я, — просто не могу.

И пошла вверх по лестнице так тяжело, будто мои ноги были сделаны из стекла.

Во время последних восьми недель беременности три секунды каждого утра были идеальными. Я выплывала из глубин сна, и на эти моменты блаженства я забывалась. Чувствовала, как ты мягко перекатываешься внутри, как брыкаешься, и думала, что все будет хорошо.

Реальность всегда накрывала меня, словно занавес: этот пинок мог снова сломать твою ногу. Этот поворот внутри меня мог причинить вред. Я лежала практически неподвижно и думала, умрешь ли ты во время родов или через некоторое время после. Или нам повезет сорвать джекпот: ты выживешь, но будешь инвалидом. Я вовсе не шутила, когда говорила, что если сломаются твои кости, то же произойдет и с моим сердцем.

Однажды мне приснился кошмар. Я родила тебя, и никто со мной не разговаривал, никто не говорил, что происходит. Акушер, анестезиолог и медсестры повернулись ко мне спинами.

— Где мой малыш? — спросила я, и даже Шон покачал головой и отступил.

Я с трудом села на кровати, посмотрела между ног и увидела: вместо ребенка там лежала груда битого стекла; среди осколков я различила крошечные пальчики, очертания мозга, ухо, петлю кишечника.

Проснулась с криком и несколько часов провалялась без сна. В то утро Шон разбудил меня, а я сказала, что не могу встать. И правда: я не сомневалась, что любое мое проявление жизни станет угрозой для тебя. С каждым шагом, что я сделаю, я могу причинить тебе вред, а если буду проявлять осторожность, то уберегу тебя от переломов.

Шон позвал Пайпер, которая пришла к нам домой и поговорила со мной о течении беременности так, как объясняла маленьким детям: водная оболочка, жидкость, подушка между моим телом и твоим. Я все это знала, но в то же время понимала и многое другое, что оказалось неверным: что кости крепчали, а не истончались, что плод без синдрома Дауна должен был оказаться здоровым. Она сказала Шону, что мне нужно поспать, а она вернется позже. Но Шон все еще волновался и, взяв отгул на работе, позвонил священнику.

Преподобный Грейди посещал прихожан на дому. Он сел на стул, который принес в комнату Шон:

— Я слышал, вы немного обеспокоены.

— Не то слово.

— Бог не дает людям ношу, которую они не могут вынести, — заметил преподобный Грейди.

Все это очень хорошо, но чем мой ребенок Его расстроил? Почему ей придется доказывать право на жизнь болью, еще даже не успев появиться на свет?

— Я всегда считал, что Он оставляет по-настоящему особенных детей тем родителям, которым Он доверяет, — сказал преподобный Грейди.

— Мой ребенок может умереть, — мрачно ответила я.

— Возможно, ваша дочь и не останется в этом мире, — поправил меня он. — Вместо этого она отправится к Иисусу.

Мои глаза наполнились слезами.

— Пусть Он заберет другого ребенка.

— Шарлотта! — одернул меня Шон.

Преподобный Грейди посмотрел на меня теплыми круглыми глазами:

— Шон решил, что мне не помешает зайти и благословить дитя. Вы не против? — Он поднял руку и занес над моим животом.

Я кивнула: от благословения я отказываться не собиралась. Но пока он молился над моим животом, я молча произносила собственную молитву: «Прошу, пусть она останется со мной, и Ты сможешь забрать все, что у меня есть, кроме нее».

Он положил мне на тумбочку молитву и пообещал попросить за нас перед Богом. Шон проводил его вниз, а я уставилась на изображение Иисуса, распятого на кресте. «Он страдал от боли», — поняла я. Знал, что такое, когда твою кожу пронзает гвоздь и дробит кость.

Через двадцать минут, одевшись и приняв душ, я пришла к Шону, который сидел за кухонным столом, опустив голову на руки. Он выглядел потрепанным, беспомощным. Я так переживала за нашего ребенка, что не понимала, через что проходит мой муж. Сделать карьеру на том, что защищаешь людей, и не иметь возможности спасти своего нерожденного ребенка.

— Ты встала, — озвучил он и так очевидное.

— Я решила немного прогуляться.

— Хорошо. Свежий воздух. Я пойду с тобой.

Он поднялся слишком быстро, громыхнув столом.

— Знаешь, — сказала я, пытаясь улыбнуться, — мне нужно побыть одной.

— Э-э-э… хорошо, без проблем, — согласился он, но выглядел обиженным.

Я не понимала происходящего: мы вместе попали в самый ужасный кошмар, но почему же мы были словно порознь?

Шон предположил, что мне нужно подумать, прочистить мысль, все осознать. Но визит преподобного Грейди навел меня на мысли о женщине, которая год назад перестала ходить в церковь. Она жила в полумиле дальше по улице, и время от времени я видела, как она выносит мусор. Ее звали Анни, и я лишь знала, что она была беременна, а потом живот пропал, и после этого она больше не ходила на мессу. Ходили слухи, что Анни сделала аборт.

Я выросла католичкой. Меня обучали монахини. Забеременев, девочки либо исчезали из класса, либо уезжали на семестр за границу, а возвращались тихими и послушными. Но с восемнадцати лет я голосовала за демократов. Может, это не был мой личный выбор, но я думала, что женщинам он нужен.

Тогда я размышляла, связан мой личный выбор с тем, что я католичка, или просто с тем, что меня не заставляли поступать определенным образом на практике, лишь в теории.

У Анни был желтый дом, со сказочной отделкой и садом, наполненным летом лилиями. Я прошла к крыльцу и постучала, гадая, что сказать, если она откроет мне. «Привет, я Шарлотта. Зачем ты это сделала?»

Я испытала облечение, когда мне никто не ответил: все это казалось теперь глупой затеей. Я вернулась по подъездной дорожке, когда вдруг услышала голос за спиной.

— Ой, привет! Мне показалось, я услышала кого-то на крыльце. — Анни была в джинсах, красной рубашке без рукавов