Так стало легче. Так заноза, засевшая у него в груди, саднила меньше. Но всё-таки саднила. А Дёмин со своим мороженым так и не вернулся.

* * *

В пятницу они сдавали экзамен по основам антикризисного управления. Шаламов еле выплыл на тройку. И выплыл-то только потому, что препод его не топил. И вроде билет попался один из самых лёгких. Но никак не получалось сосредоточиться над стадиями неплатежеспособности предприятия, думалось совсем о другом. Они хоть и помирились вчера с Эм, а на душе всё равно было тяжело.

После экзамена группа скопом отправилась отмечать событие в пивной ресторан. Дёмин тоже сразу куда-то подорвался по срочным делам.

— Эш! — окликнули его, когда он вышел из академии.

Лёва, собственной персоной.

— О! Ты как здесь? — удивился Шаламов.

— Да я к тебе… — говорил Лёва как-то неуверенно, в глаза не смотрел, всё стрелял взглядом по сторонам.

«Совсем загнали пацана, — с досадой подумал Шаламов, заметив его суетливость. — Надо в самом деле поговорить с отцом насчёт Лёвиного долга. Вдруг поможет? Он же теперь всё время норовит чем-нибудь меня умаслить, чтоб не дёргался».

— Тут вот какое дело, — Лёва явно с большим трудом выдавливал из себя слова. — Я вчера твою Эмилию видел… с другим…

— Что? — у Шаламова вырвался смешок.

— Я с человечком одним пересекался вчера в том районе, ну, где ресторан, в котором твоя работает. Мы во дворе сидели, кое-какую темку перетирали. А где-то около полуночи во двор въехал мерин. Из него выполз какой-то мужик. А потом минут десять спустя твоя выскочила и сразу же к нему. Они поцеловались… и уехали вместе.

— Ты гонишь, — глухо произнёс Шаламов и угрожающе придвинулся к другу.

— Отвечаю, — голос Лёвы дрогнул.

— Да это бред какой-то! Поехали к ней! И если ты гонишь…

— Да не гоню я! — воскликнул Лёва и отступил на шаг. — Ничего я не гоню. Что я, слепой, что ли? Она это была! Он её к тому же по имени называл.

— Ну так поедем к ней! Прямо сейчас! — Шаламову казалось, что вся кровь внезапно прихлынула в голову, и теперь стучит в ушах, бурлит и распирает так, что вот-вот разорвёт его изнутри.

— Не, я не могу. И тебе не стоит.

— С чего это?

— А смысл? Ты думаешь она во всём признается и покается? Ага, жди. Ты что, баб не знаешь? Все они такие, суки продажные, — Лёва брезгливо сплюнул и тут же получил крепкий удар в челюсть.

— Э! Ты чего? Совсем охренел? Я тут ж*й своей рискую, средь бела дня тащусь к тебе через весь город. Друга предупредить хочу, что ему…

— Ты ж*й рискуешь, если это всё гон. И следи за базаром, а то договоришься, понял? Она тебе не баба и не сука.

Лёва криво ухмыльнулся.

— То есть мне не надо было тебе ничего рассказывать, так? Твоя б… твоя, значит, с мужиком крутит у тебя за спиной, а я должен молчать, что ли? Ты… — Лёва осёкся, уставившись на Шаламова — тот вдруг сел на корточки, обхватив голову руками. Лёва сглотнул, поморщился и торопливо произнёс:

— Эш, да ты чего? Забей на неё. У тебя этих девок всегда была куча и ещё больше будет.

Шаламов молчал минуту, другую, третью, потом отнял руки от лица и задрал голову к небу. Дышал он шумно, прерывисто. Наконец произнёс:

— Это бред какой-то. Такого не может быть. Мы вчера днём встречались, всё хорошо было. Я бы почувствовал, если бы что-то такое…

— Ты можешь сам убедиться. Он за ней сегодня снова приедет. Своими ушами слышал, как он ей говорил, что завтра, ну то есть сегодня, снова заедет за ней к полуночи. Ещё спросил: «Может, пораньше подъехать?». А она ответила: «Нет, лучше так же, к двенадцати». Так что, Эш, если мне не веришь, сам съезди посмотри.

Шаламов тяжело поднялся и, не прощаясь, вообще не говоря Лёве ни слова, побрёл к парковке.

Глава 32-2

Доехал до дому он как во сне. В голове всё так же оглушительно стучало, а в грудь как будто вонзили кол.

Лёва прав, решил Шаламов — нет смысла ехать к Эм. Если это неправда, то он её оскорбит, а если правда — то лучше увидеть всё своими глазами. Но это не может быть правдой. Это же Эм! Она не могла так поступить, твердил он себе, а на ум то и дело всплывало: чужая рука на бедре Эм, её улыбка.

Всё равно Лёва что-то напутал! Достаточно вспомнить её взгляд. А как она отзывалась на его прикосновения и поцелуи, с каким жаром отдавалась ему! Нет, не может быть, чтобы она крутила за его спиной ещё с кем-то, как выразился Лёва. Это просто невозможно. Этот болван, конечно же, обознался, вот и всё.

Однако почему-то чем ближе время подходило к полуночи, тем настойчивее внутри копошился страх: а вдруг? И что тогда?

К «Касабланке» он подъехал ещё и половины двенадцатого не было. Присел на уже знакомую скамейку в тени неосвещённого двора, приткнув мотоцикл между гаражами. И потянулись минуты, долгие и мучительные.

Примерно без пяти во двор въехал чёрный мерседес, в темноте да издали номеров не разглядеть. Шаламов привстал, чувствуя, как в голову снова ударила кровь. Все нервные окончания словно оголились. Сердце резко заколотилось так, будто вот-вот вырвется из груди, выломав рёбра. Семь минут, семь проклятых минут он балансировал на грани между надеждой и безысходным отчаянием, между жизнью и кромешным адом. А потом мир полетел в тартарары. Здравствуй, ад…

Она выпорхнула во двор и сразу повернула голову вправо-влево — будто кого-то искала взглядом. Из мерседеса её окликнул мужской голос: «Эмилия!».

Шаламов до боли сжал кулаки. Воздух в один миг выбило из лёгких, а тело будто сковало льдом — не шевельнуться, не вдохнуть, не закричать.

Она обернулась на зов и устремилась к машине.

Земля под ногами покачнулась. Воздуха катастрофически не хватало, или у него вдруг отказали простейшие рефлексы? Шаламов медленно и тяжело опустился на скамью. Попытался вдохнуть, но кислород вставал в горле едким, ядовитым комом.

Затем она уехала. С ним. С этим незнакомым мужиком.

Шаламов будто со стороны услышал собственный полустон-полурёв. С остервенением он ударил кулаком по стволу тополя, ободрав костяшки в кровь и тут же обессиленно, тяжело дыша, привалился лбом к дереву. Затем сел на мотоцикл и рванул с места.

* * *

В кабаке было людно, душно и шумно. Все столики оказались занятыми