Я вздрогнула, боясь нового приступа от нахлынувшего воспоминания. Но сейчас, пусть и прилагая усилия, удалось не заныривать в прошлое. И это было огромным шагом. Моим шагом в будущее без боли по неверному другу.

Шкатулка признаков жизни не подавала, хотя я отчего-то думала, что теперь, когда правда выплыла наружу, она что-то мне приготовит. Этот вредный артефакт скорее всего ранее принадлежал маме. Все сходилось — дневний род, сильная магия. И то, что открылась она мне именно в совершеннолетие, тоже стало понятно. Полная инициализация, раскрытие потоков, совершенство. Именно это слово было мной с таким трудом расшифровано.

Но шкатулка молчала, и мне показалось, что даже немного притухла. Будто бы хотела стать незаметнее, но полностью прятаться от хозяйки не хотела. Хоть и могла, я знаю.

— Не буду я тебя трогать, можешь расслабиться, — пробормотала я старинному родовому артефакту. — А Литманиэль о тебе знает?

Я спросила, не надеясь на ответ, но она мигнула, давая понять, что да, знает.

— То есть можно о тебе у него расспросить? — я отчего-то до сих пор не хотела никому открывать свое владение данной вещью. Прямо до отчаяния. И эти чувства были словно не моими, а какими-то наведенными. Поэтому и спросила, ведь таким внушением могла заниматься именно шкатулка. Ранее я не замечала за собой склонности к утайке сокровищ, подобно дракону.

Она замигала огненно-красным.

— Ага, то есть нет. Так я в общем-то и думала. Ты что, только девушкам открываешься? — вопрос задала по какому-то наитию. Уж очень она была утонченная, до безобразия женственная.

Ответное золотое сияние было красноречивым. Прямо крик души.

— Понятно. Ну тогда отдыхай. Я тоже буду, потому что, после выброса, как выжатая.

Я вырывалась, как могла. Но крепкие, ухоженные руки сжимали плечи до боли. Было противно. От каждого его слова и прикосновения.

— Ну зачем ты противишься, солнце? Через неделю все равно моей станешь, так какая разница, когда начинать?

Молодой, очень красивый мужчина, стал склонятся к лицу, в попытке поцеловать. И я еле сдерживалась, чтобы не призвать силу или помощника. Потому что это мой жених, и ему я действительно скоро буду принадлежать.

— Неделя, мой лорд. Прошу дать мне ее, по… — но слова потонули в тяжелом поцелуе. Который не вызывал ничего, кроме отвращения.

Но зато, добившись, чего хотел, он отпустил. И эта свобода, словно дала мне крылья. Я не бежала до дома, летела. Призвав, наконец, Минутку. Мой помощник был только рад такому порыву. Ему вообще моего разрешения не требовалось, чтобы начать шалить.

Он и имя такое получил, потому что за минуту мог очень много чего натворить. Например, закинуть меня на самую высокую башню, чтобы сразу с нее и сорвать.

Окружающие думали, что это мои начинания, попытки выразить недовольство, показать несносный характер. Ведь помощник обычно полностью подчинялся хозяину. Но Минутка как-то сразу вырвался из этих граней, и теперь был мне другом, а не подчиненным. Со своим характером и мнением. Он меня чувствовал, и знал, что я люблю летать, поэтому устраивал такие увеселения.

Но сейчас я была не в том настроении, чтобы шутить. Отец на всю неделю уехал ко двору, мама была занята подготовкой к свадьбе, и так нервничала, что на любой вопрос взрывалась раздражением. Поэтому я летела домой, к брату.

Лит стоял возле окна, и явно видел, что творил со мной жених. И по его застывшим мышцам я понимала, как он нервничал.

— Литманиэль… — я кинулась, и прижалась к нему со спины. Сцепив руки на его талии в замок. Захочет — не отдерет. Но брат удивил — не стал противится моему порыву, как это обычно бывало, лишь накрыл мои руки своими.

— Надо же, даже имя мое полное вспомнила… — он говорил это без обычного своего укора, без даже легкой толики задора. Как-то обреченно. Будто ему сейчас даже хотелось, чтобы я звала его не полным именем, а как обычно, Литом. Нарушая все правила, подбираясь к нему максимально близко. Ведь это было только наше с ним тайное обращение, наше любимое противостояние: Лит-Ялина.

— Он хорош собой, знатен, приближен к императору. И то, что не эльф, в нашей ситуации даже лучше. Если станет известно о твоем изъяне, ему предъявить будет нечего. Ведь закон о чистоте магии в смешанном браке, одобренном императором, не действует. Тебя не будут проверять.

— Он мне неприятен, Лит. — я старалась не сорваться в слезы. — Он груб, и. насильно заставляет меня. Ты же видел! Я не хотела поцелуя.

— Ты красивая, молодая, задорная. — слова довались брату с трудом, но он все же заставлял себя говорить. — Мужчине, уже осознавшему, что ты принадлежишь ему, сложно не хотеть заполучить хотя бы поцелуй. Его такое поведение не красит, конечно, но это естественно.

Я слушала его — такого родного, любимого, но сейчас стоящего на чужой стороне. Он пытался оправдать гадкие поступки мужчины по отношению к собственной сестре. Хотя в приоритете должна быть я. Априори. У нас одна кровь, одна магия. Семейные узы эльфов всегда невероятно тесны. Мы воспринимаем таких близких родных, как свою часть. Братья и сестры, родители, дети. Вот наш узкий круг. Те, за которых готовы отдать даже свою жизнь.

И как бы мы с Литманиэлем друг друга не третировали, как бы не дрались и ругались, в сложной ситуации надежнее и ближе не найти.

Но сейчас, когда так плохо, брат не со мной. И от того крутит внутри ненавистный вихрь. Он поднимает чужую магию, полностью блокируя все эльфийское во мне. Я в таком состоянии даже помощника призвать не смогу.

ИЛитманиэль это чувствует, поэтому отстраняется сам, пытаясь теперь воззвать к только ему ведомой правде.

— Мы пытались, Анэлия. Ты же знаешь, что к императору ездил и отец, и я. Приводили аргументы, говорили, что он тебе не нравится. Но Дарель что-то пообещал, и видимо весьма ценное. Потому что император и слушать ничего не желает.

— Помоги мне сбежать, Лит. Чтобы отец не знал ничего. Он же не позволит. Он министр, его за причастность по головке не погладят. Но ты же пока не состоишь при дворе. Присягу не принимал, а значит и проверить тебя на верность не смогут. — я схватила его за руки, стиснув как могла сильно. — Лорд Дарель погубит меня! Он жесток, я вижу червоточину в его душе. Ты же тоже это чувствуешь. Помоги!

Но полные сочувствия глаза, брат прикрыл длинными ресницами. Мы делили боль на двоих, он знал сейчас, как мне невыносимо и муторно, но помочь бежать категорически отказывался.

Я проснулась среди ночи в слезах. Плакала впервые за много месяцев. И была этому несказанно рада. Потому что вынести то, что сейчас видела и чувствовала, без срыва невозможно. А слезы дают хоть какой-то выход эмоциям.

Они не хотели ее слышать. Самые родные. Не могли помочь. Любили, жалели, но все-таки отдали ненавистному мужчине. Ее семья… Моя семья.

И теперь я понимала, что Дарель ее просто сломал. Опротивел настолько, что Анэлия его… убила. Тонкая, хрупкая эльфийка смогла переступить через свое я, чтобы больше не быть с ним рядом.