Я вчера на себе прочувствовала эту чужую магию внутри. Она текла и во мне, выжигая кровь, переворачивая суть. Неконтролируемая сила, прорывающая все блоки, ломающая самые сильные преграды. И такая сила, вырвавшись, могла многое.

Эти сны, где я ощущала себя частью своей семьи, была Анэлией, непросты. Они дают четкое понимание ситуации, помогают понять причины поступков всех членов семьи, и выдаются крайне дозированно. Только тогда, когда это нужно. Кто-то медленно подталкивает меня к какому-то важному шагу, решению.

И сегодняшний сон был хоть и тяжелым, но далеко не последним. И я понимала, что следующий принесет гораздо большую боль.

Мне нужен был Литманиэль. Чтобы помог понять, как пользоваться эльфийской магией. Она отличается от привычных постулатов и догм, которые в меня вбиваются уже несколько месяцев. Поэтому дядя еще на допросе пытался добиться перевода в Менэльтор, ведь понимал, что в человеческом королевстве многое преподается по-другому.

Только вот во мне причудливым образом магия перемешалась, видимо сказалось родство с людьми. И кроме эльфийской, стихийной с их помощниками и благостностью, и чуждой, непонятного действия, перешедшей от мамы, во мне также имелась внутренняя, характерная для магов человеческой крови.

Мне только предстояло во всем начинать разбираться, постигая собственные силы и возможности. Но то, что теперь понимаю, откуда это взялось, обнадеживало.

Магия, которую эльфы называли изъяном, откровенно пугала. Определенно природного свойства, потому что вызывала усиленный рост растений и цветение, но одновременно с тем, крайне агрессивная и мощная. Она блокировала основную силу, накатывая неожиданно и остро, полностью перекрывая возможности контроля. Будто была важна только она, а не скромный человечишка, в котором даже невозможно развернуться. Ей было тяжело томиться в рамках тела, и только на воле получалось становиться собой.

В маме эта магия проявлялась с раннего детства, во мне — лишь вчера. И не понятно, что лучше. Жить с этой ношей, постепенно привыкая и осознавая ее тяжесть, или вот так — одним рывком, который может навсегда перевернуть судьбу. Ведь не видь я во сне, как мама вливала избыток силы в землю, сегодня натворила бы бед. Раз экранирование для нее — пшик, а не преграда. А ведь заслон ставил не какой-то там адептик, а сильный эльф.

Мне сейчас как никогда хотелось увидеть отца, прижаться к его могучей груди, и выговорить все, что так давно наболело. Постоянно занятая, погрязшая в учебе, разгадке языка на шкатулке и отношениях с Ароном, я совсем не замечала, что скучаю. По папе, Эрре, дому.

И становилась, наконец, понятна эта четкая разделенность во мне на своих и чужих. Не потому что я черствая и не способна чувствовать, просто эльфийская кровь проявляет себя четким ограничением круга родных. Какая-то тройственная система отбора.

Я же сразу почувствовала тягу к Литманиэлю, с первой минуты знакомства. Как и всегда гораздо больше любила папу, несмотря на то, что мачеха растила меня как родную. То проявляется родство — кровное, безусловное. И я знала наверняка, что, если удастся познакомится с отцом Литманиэля и его братом, мы примем друг друга безоговорочно. Я уже их любила, ни разу даже не увидев.

Расположение к Карлу и профессору Тоскану. Достаточно было взгляда, чтобы магия, бушующая внутри нас, зацепилась за тонкие щупальца — каналы. При чем в брате сила спала, не отменяя, однако, своего существования. То проявление родства магии, редкое, но очень важное. Она притянула нас друг к другу, и мы этот дар не оттолкнули. Приняли ответственность за судьбу, казалось бы, чужих людей. Тут не нужно было даже ритуала, он лишь более усиливал уже существующую связь. Раз проникшись, нас расцепить теперь невозможно.

И самое сложное и мной до сих пор не постижимое — родство душ. Я ведь сколько себя помню, воспринимала Лира, как нечто, со мной неразделимое. Он часть меня. Половина, четверть, треть… Не знаю, и разбираться уже не стану. И когда эту часть из моей души вырвали, насильно, с кровью, было ужасно больно. И уже ничего не вернуть, не поставить на место. Дыра так и останется там, внутри, так и будет болеть. Лишь интенсивность со временем меняется, немного стихая. И теперь не режет или жжет, как вначале, а лишь немного тянет.

Но жить вот так, без куска собственной души все-таки можно. Хоть и не совсем полноценно…

Ранний подъем, конечно, никого не красит. Но вот чтобы так.

Пугало. Натуральное, в полный рост. И вот у этого нечто в отражении зеркала половина крови — эльфийская. Скажи мне кто-то о такой вероятности месяц назад, ни в жизнь не поверила. Где я, и где эти сумасшедше-прекрасные существа.

Я еще раз скептически себя оглядела. Глаза, конечно, красивые. Большие, глубокие, синеголубые, как море, но вот с этими мешками на половину лица вообще не сочетаются. Про оранжевую копну на голове, больше похожую на гнездо громадной птицы, лучше промолчать.

— И как себя за пять минут привести в нормальный вид, а? Я же пока до душевой дойду, половину общежития напугаю до смерти. Да и Арон, наверняка сейчас заявится.

Я разговаривала сама с собой, и вовсе не ждала ниоткуда ответа. От того загадочный писк и яркий луч света с полки восприняла соответствующе, как и учил Тоскан — удобная стойка, выставленный щит и боевой пульсар. Потому что мало ли кому пришло в голову заявится в мою комнату.

Но мне отчаянно сигнализировала всего лишь вредная шкатулка. Ну надо же, вчера значит блекло пряталась, а сегодня вон какая активная.

— И чего тебе? Злорадствуешь, наверное.

Но артефакт в ответ на такое возмущенно загорелся красным. А потом резко притих.

— Ну ладно, шкатулочка. Я не хотела обидеть, просто что делать с красотой такой понятия не имею, а уже выходить скоро.

Я решила подойти мириться, и осторожно погладила резную лаковую крышечку. Какая же все-таки она приятная на ощупь, гладила бы и гладила.

В ответ на ласку, шкатулка открылась, раззявив беззубую пасть. Из недр полился золотой туман, вызывая совершенно ненужное сейчас любопытство. А я из тех, кто, завидев что-то интересное, уже обратно не повернут, и эта вредина, наверняка, про меня нечто такое знала.

Но ничего сверхъестественного внутри не оказалось. Лишь знакомый мне по предыдущей шутке воздушный порошок. Невероятный, искрящийся, так и просящий до него дотронутся. Но я помню, что было в день моего рождения.

— И что, он опять исчезнет? Не трать мое время. Если хочется поиздеваться, хотя бы отложи это до вечера.

Надувшись, я уже собиралась отступать, как шкатулка будто чихнула, и все ее содержимое полетело в меня. И отскочить уже никак не выходило.

Думала, нужно будет теперь отряхиваться полчаса, но пыльца быстро впиталась, будто ее и не было. Как это понимать, вообще понятия не имею. Артефакт совсем распоясался.

Схватив полотенце, я быстро выскочила из комнаты, и стремглав понеслась в душевые. Нужно хотя бы попытаться привести себя в приличный вид.