В «Generation „П“» нет вымышленного рассказчика, однако происходящее представлено глазами Татарского, и здесь тоже присутствует элемент самоиронии, выражающейся в биографических и стилистических параллелях между героем, копирайтером-обманщиком Татарским, и автором. Татарский, как и Пелевин, поступает в технический вуз, а потом идет учиться в Литературный институт. Он сочиняет слоганы в хорошо знакомой читателям Пелевина манере – обильно используя аллюзии и щедро приправляя их парадоксами, каламбурами и другими формами словесной игры.

Осознанно выбранная для «Generation „П“» маркетинговая стратегия (в реальном мире) строилась на выпуске двух по-разному оформленных изданий, одно из которых было рассчитано на интеллигентного читателя, другое – на менее взыскательную публику. Ориентируясь на максимально широкую целевую аудиторию, издательство «Вагриус» одновременно выпустило книгу в «культурном» и «массовом» вариантах. Первый вышел в сдержанной серой обложке с репродукцией «Вавилонской башни» Питера Брейгеля Старшего. Буква «П», в «интеллигентском» издании напечатанная в стандартных кавычках, в «массовом» варианте была заключена в две запятые с намеком на нецензурное слово «пиздец», означающее в романе апокалипсис. В Великобритании роман вышел в переводе Эндрю Бромфилда под названием Babylon («Вавилон»), а в США его перепечатали уже как Homo zapiens, по-видимому в расчете на более «консервативную» аудиторию по одну сторону Атлантики и более «современную» – по другую. Еще одна маркетинговая стратегия заключалась в том, что до выхода книги был опубликован отрывок из нее – глава «Вовчик Малой». Эта глава содержит аллюзию к предшествующему необычайно успешному роману Пелевина «Чапаев и Пустота», так как в ней дана «буддистская» трактовка рекламы; кроме того, из отрывка было ясно, что в новой книге речь пойдет о торговле, рекламном жаргоне, медиа и «русской идее»589.

Таким образом, маркетинговая кампания разворачивается вне текста (в реальной жизни) и занимает важное место в сюжете. На внутренней стороне обложки «массового» издания изображен Че Гевара с абсолютно симметричным лицом (намек на воспроизводимость коммерческих образов). Междометие «Wow-Вау!» на задней обложке предугадывает читательскую реакцию, подобно фоновому смеху в ситкомах, и русифицирует английское wow для домашнего употребления. На обложке другого массового издания, выпущенного уже в 2002 году, была изображена кирпичная стена с тремя портретами Че, так что левый и правый зеркально отражали друг друга, а название книги было нацарапано на стене в виде граффити.

«Generation „П“» позиционирует себя одновременно как текст вне коммодифицированной, переживающей культурный упадок постсоветской России, ее критику, и как текст, написанный «изнутри» этой реальности, ее часть. Как утверждается в романе, в новые «темные века» культура и искусство сведены к рекламе:

Черная сумка, набитая пачками стодолларовых купюр, уже стала важнейшим культурным символом и центральным элементом большинства фильмов и книг ‹…› Не за горами появление книг и фильмов, главным содержанием которых будет скрытое воспевание «Кока-колы» и нападки на «Пепси-колу» – или наоборот590.

Представление, что коммодификация производства и восприятия культуры сводит литературу к рекламе, воплощено в самом романе, соединяющем в себе художественные и рекламные элементы. Татарский, представитель поколения «П(епси)», к концу книги превращает Россию в страну «Кока-колы». На последней странице романа описана реклама «Кока-колы», в которой евангелист из Нью-Мексико топчет ногой банку из-под «Пепси», указывая рукой на Кремлевскую стену и цитируя 14-й псалом: «И там они томятся в великом отчаянии, ибо Господь с поколением праведников!» Довершило шутку издание 2002 года, на обложке которого красовался Че Гевара в берете с логотипом Nike и в окружении логотипов Coca-Cola и Pepsi591. Ирония и в том, что именно в Бутан, единственную страну, где, согласно трактату Че Гевары, запрещено телевидение, телевизионные магнаты якобы отправляются на пенсию, о чем, еще больше подрывая доверие к сказанному, сообщает в романе один из жуликов-медийщиков, Саша Бло592.

Пелевинская антиутопия старательно подчеркивает собственную вовлеченность в общество потребления. В мире романа продается все и вся: одежда, машины, дома, политики, искусство, – но главное, как саркастически подчеркивает автор, сам текст Пелевина. Дело не в том, что автореференция и саморефлексия по определению ироничны: они приобретают иронический оттенок, когда / потому что автор демонстрирует собственную причастность к абсурду, который сам же порицает. Как только культуру начинают производить и потреблять, как товар, литература оказывается зависимой от потоков капитала.

С первой же страницы паратекстуальные элементы ясно указывают нам, что и сам роман принадлежит миру коммодификации593. На обложку издания 1999 года было помещено шуточное предупреждение, «запрещающее» читателю обдумывать любые мысли, навеянные прочитанным, так как они являются исключительной собственностью автора: «Все мысли, которые могут прийти в голову при чтении данной книги, являются объектом авторского права. Их нелицензированное обдумывание запрещается». Псевдопредупреждение об авторском праве обыгрывает антиутопическую тему мыслительного контроля, а далее, уже в самом тексте, после посвящения, следует еще одна пародия на копирайт:

Все упоминаемые в тексте торговые марки являются собственностью их уважаемых владельцев… Названия товаров и имена политиков не указывают на реально существующие рыночные продукты и относятся только к проекциям элементов торгово-политического информационного пространства, принудительно индуцированным в качестве объектов индивидуального ума594.

Согласно еще одному утверждению (в духе Франкфуртской школы), общество потребления не оставляет места для сопротивления: любая оппозиция продается на мировом рынке всего лишь как еще один товар, и весьма ходовой. Именно так устроен роман «Generation „П“», и он привлекает внимание читателя к принципу своего устройства. Автор (устами Татарского) язвительно замечает: «…Ничто не продается так хорошо, как грамотно расфасованный и политически корректный бунт против мира, где царит политкорректность и все расфасовано для продажи»595. Одна из иллюстраций этого тезиса – маркетинг всего, что связано с Че Геварой (футболок, слоганов, музыки). Другая – реклама телевизора Sony, придуманная Татарским, когда он осознает, что медиа – современный Тофет (геенна). Татарский прислушивается к уверениям Че Гевары, что медиа – дьявольская сила, поощряющая алчность и ложь, но, по иронии судьбы, лишь для того, чтобы продать новую модель телевизора. Возникает новая рекламная стратегия, обращающая себе на пользу растущую неприязнь населения к маркетинговым приемам. Она «глубоко антирыночна по форме и поэтому обещает быть крайне рыночной по содержанию»596, что весьма точно характеризует нарратив самого Пелевина, где встречаются в избытке рекламные идеи, перерабатывающие левую идеологию.

За счет противоречия, напоминающего парадокс лжеца, «Generation „П“» одновременно раскрывает тюремную природу консюмеризма и рекламирует себя как плод потребительского общества597. Если любая диагностика социальных недугов нейтрализуется обществом потребления, не работает и критика, обращенная «изнутри» романа на сам текст. В данном случае одного лишь осознания собственной коммодифицированной природы, проявляющегося в тексте на уровне метакомментария, недостаточно, чтобы преодолеть коммодификацию. Заключенный в этом парадоксе конфликт не только радикальнее стабильной иронии, но и глубже иронии нестабильной (например, романтической), возникающей, когда автор на протяжении всего текста переключается между противоположными точками зрения. В «Generation „П“» противоположные точки зрения не сменяют друг друга – заложенный в романе выпад против истеблишмента опровергается в самом процессе его выражения. Но ведь именно в этом и состоит идея романа: коммодифицированное общество блокирует все попытки критики.

Язык и противоречие в действии

Empire V, как и более ранний роман Пелевина, разрушает мнимую связность за счет парадокса лжеца, одновременно утверждая, что культура потребления коммодифицирует и нейтрализует попытки социальной критики, и позиционируя себя как ангажированный продукт этой культуры, то есть подрывая собственные инвективы против консюмеризма. «Я, кстати, давно обратил внимание на пошлейшую примету нашего времени: привычку давать иностранные имена магазинам, ресторанам и даже написанным по-русски романам…»598 – такого рода наблюдения обнажают прагматику производства текста и представляют автора первоклассным манипулятором, воздействующим на массовое сознание. Разумеется, в тексте многократно подчеркивается использование английского языка599. Такие заявления, как: «„Разоблачение гламура“ инфильтрует гламур даже в те темные углы, куда он ни за что не проник бы сам», – в свою очередь, иронически представляют антиконсюмеризм Empire V600.

Опровергающий сам себя антиконсюмеризм проходит через весь роман. Самоирония в Empire V