Максим с ужасным трудом заставил себя проглотить пару кусков жёсткого мяса, но затем, опрометчиво взглянув на растерзанную птицу в руках и, увидев ее обнажившиеся внутренности, почувствовал, что в глазах темнеет и сейчас он вывернется наизнанку. И тогда все его старания были напрасны.

— На! — он швырнул крачку Умке.

Затем побрёл к грязному сугробу и, зачерпнув снега вперемешку с песком, забил себе рот. Кое-как справившись с приступом тошноты, Максим подошёл к валявшемуся рядом пучку водорослей, решительно поднял и оторвал зубами спутанную прядь бурых нитей. Теперь водоросли показались ему вполне съедобными.

Он жевал, отрешённо глядя на море и стараясь не смотреть на объедавшегося Умку. Неожиданно, боковым зрением, на неподвижном фоне берега он уловил какое-то движение. С той стороны, откуда они с Умкой пришли, двигались два силуэта. Максим вскочил и, пригнувшись, бросился вверх по склону. О погоне, занятый собственными муками, он совсем забыл.

— За мной! — крикнул он уже справившемуся с дичью медвежонку.

Умка недоумённо проводил его взглядом и, оглядываясь на разбросанные перья, побрёл следом.

Осыпающиеся под руками камни закончились, и теперь Максим карабкался по позеленевшему от старости льду. Громадные торосы давили друг друга, образовав изрезанный трещинами, выступами и небольшими пещерами ледник. Взобравшись на середину склона, он оглянулся и увидел приближающихся немцев. Они шли по самому краю воды, и у каждого на плече висел автомат. До вершины обрыва было ещё далеко, и Максим понял, что ему не успеть. Лёд скользил под ногами как на катке. Неверный шаг и скатишься назад к берегу. Тогда он полез в сторону, заметив свисающий, как козырёк, ледяной нарост. Под ним образовалась пустота, и можно было, протиснувшись, скрыться с глаз. Была надежда, что немцы не заметят и пройдут мимо.

Умка упорно карабкался рядом. Он по достоинству оценил способности Максима добывать пищу и расставаться с ним не собирался. Немцы уже были рядом. Не обращая внимания на птичью тучу, они смотрели под ноги. Немного потоптавшись на месте, они повернули в сторону ледника. Сердце у Максима оборвалось. Это был конец. Очевидно, следы он всё-таки оставлял и немцы его вычислили. Сейчас они взберутся по склону, и вот он — берите. Да и не будут они его брать! Пристрелят, даже не вытаскивая из щели. Максим вжался в укрытие, прижав к себе медвежонка и пряча за его белой шерстью чёрные, как бельмо на фоне светлого льда, куртку и брюки. Умка ёрзал и пытался вырваться. Ему хотелось карабкаться дальше. Он недовольно рычал и пятился к выходу.

— Тише, — уговаривал его, прижимая к себе, Максим. — Не шевелись. Да замри ты!

Он, пытаясь усмирить, даже дал ему подзатыльник. Но Умка вдруг напрягся и, выгнувшись, выставил морду из укрытия. Теперь он уже не рычал, а скулил, как расплакавшийся щенок, не обращая внимания на уговоры Максима, он трясся на задних лапах, готовясь спрыгнуть на выступ ниже. Медвежонок царапал когтями лёд и вместе с круглым задом пытался крутить куцым хвостиком. Удивлённый таким поведением, Максим не выдержал и выглянул из-за его головы.

С другой стороны ледника, спрыгивая с одной ледяной ступени на другую, спускалась огромная белая медведица. Умка не сводил с неё глаз и, вытянув шею, жалобно скулил, но за птичьим криком она его не слышала. Всё её внимание было обращено на взбиравшихся ей навстречу немцев. Слышать и видеть они её не могли и, миновав каменный пояс, карабкались вверх. Медведица следила за каждым их движением. Пасть ее была хищно раскрыта, и Максиму казалось, что он слышит её утробный рык сквозь гул птичьего базара. Умка вырвался и, спрыгнув чуть ниже, высматривал следующую опору. Немцы взобрались на ледяное плато и, заметив его, застыли. Первый потянулся за висевшим на плече автоматом. И тут будто лавина с обрыва, на них сорвалась медведица. Удар лапой подбросил первого в воздух, и он покатился вниз, на камни. Второго она подмяла под себя и, будто тряпичную куклу, мотая головой, трепала в зубах.

Максим на секунду застыл, затем ужас выбросил его из укрытия и, обезумев, он бросился карабкаться вверх по льду, больше всего боясь оглянуться и увидеть преследующую его медведицу. Взобравшись на вершину, он осмелился на секунду взглянуть вниз. На берегу, раскинув руки, неподвижно лежал первый немец. Медведица, склонившись над вторым, вырывала из него куски, а рядом, уткнувшись мордой, ей помогал Умка. Не разбирая дороги, проваливаясь в снег, Максим бросился бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого страшного места. Остановился он только тогда, когда понял, что петляет в белой пустыне и, замкнув круг, наткнулся на свои же следы. Обессиленно рухнув на спину, он смотрел в синее небо, но перед глазами все еще стояла жуткая картина медвежьей трапезы. Вспомнилось, как в школе, рассказывая об Арктике, учитель говорил о белых медведях, и о том, что это единственный в природе зверь, который считает человека звеном в своей пищевой цепочке. И нападает он на него, не защищаясь, будучи загнанным в угол, а именно ради охоты. Тогда Максим с недоверием отнёсся к этим словам. Выдумывает учитель. Пусть сначала поднимет вверх голову и посмотрит на надпись над доской: «Человек — венец природы!». У него техника, ружья, он умнее.

«Там, внизу, лежат два автоматчика, — тяжело дыша, подумал Максим. — Тоже, наверное, не дураки были. А теперь этот венец природы превратился в природное удобрение».

Он встал и оглянулся. Яркое белое безмолвие. От избытка света навернулись слёзы. Он смахнул их, но в глазах будто застряли тысячи песчинок. Часто моргая, Максим попытался вымыть их слезами, но стало ещё хуже. Теперь ещё добавилась резь. Глаза резало так, что хотелось выдавить их вместе с болью. Схватившись за лицо руками, он почувствовал, как воспалились и отекли веки. Посмотрел на ладони, но увидел два размытых пятна. С осознанием происходящего нахлынула паника. Снежная слепота — бич Арктики, погубивший не одну полярную экспедицию. И теперь ещё одной её жертвой стал он. Максим упал и зарыдал, уткнувшись в рукав куртки. Он ослеп. Он беспомощен и теперь ему осталось одно — лечь и навеки уснуть. Он не будет мучиться от голода, потому что раньше замёрзнет. Если ещё раньше его не растерзают медведи или песцы.

Заливаясь горючими слезами от жалости к себе, он поднял голову и вдруг увидел поднимающуюся над горизонтом гору и над ней тёмное облако птиц. Дав передышку глазам, он опять смог видеть! Плохо, недолго, но видеть! В глаза вновь будто бросили песка, и он поспешил зажмуриться.

«Нужно идти туда! — вспыхнула надежда. — Там нет этого яркого снега. Там я снова буду видеть и по берегу дойду к полярникам!»

«Ты только что оттуда бежал! — на смену надежде пришёл страх. — Ты видел, что медведица сделала с немцами. Возможно, она ещё там».

Максим закрыл глаза ладонями и отогнал прочь панические мысли. Он не должен вообще о чём-либо думать, он должен просто идти. И будь что будет.

Но тревога не покидала, и чтобы как-то с ней бороться, он считал вслух шаги. Закрыв руками глаза, он вслепую делал двадцать шагов, затем на секунду открывал их, уточнял направление на птичью гору и, закрывшись, и вновь считал до двадцати. Так, проваливаясь и падая в снег, Максим медленно продвигался к побережью, удивляясь, как же далеко он, гонимый страхом, успел отбежать. Скоро стал слышен птичий крик, и он остановился. Ноги сковало ужасом, и они напрочь отказывались сделать хотя бы шаг. Справа над горой кружились тучи птиц, а левее торчали торосы ледника. Максим видел собственные следы, которые он оставил, когда убегал, но заставить себя вернуться по ним назад никак не мог. До края обрыва оставалась какая-то сотня метров, но преодолевал он её не меньше часа. Наконец руки обхватили ледяную глыбу, и ему осталось лишь высунуться и посмотреть вниз. Сердце бешено барахталось в груди и, решившись, он выглянул. Медведей не было. Осмелев, Максим выбрался из-за укрытия и осмотрел берег. Здесь их тоже не было. Не резвились они и в море. Он подошёл к краю обрыва, заглянул отвесно вниз и сразу увидел то место, где медведица напала на немцев. Сверху хорошо был виден окровавленный лёд и черневшие обрывки одежды. Максим почувствовал, как к горлу дёрнулся уже знакомый спазм от сжавшегося желудка. Ниже ледника, раскинув руки, лежал второй немец. Почему-то его медведи не тронули. Ещё раз осмотрев берег и склон ледника, Максим отважился спуститься вниз.