Когда журналистка спустилась к нему в большой холл отеля гостиницы, пощелкивая каблуками своих ботиночек, Пако понял, что день будет спортивным, без пауз и перерывов. Лора слишком задержалась на намеченной программе и больше не хотела, чтобы ее захлестывало драматической реальностью последних дней. Пако покорно последовал за ней, что ему вообще-то не было свойственно, скорее наоборот, чаще всего он проявлял себя несколько вялым строптивцем.

Сначала они направились к подъему Шмен-Нёф на склоне холма Фурвьер, куда взгромоздился ресторан Кристиана Тетдуа. Его заведение было устроено в квартале Антикай, на территории бывшей больницы, перестроенной и полностью изменившей свое назначение после двух веков честной службы. Лора непременно хотела, чтобы этому ресторану было уделено место в следующем номере. Помимо Матьё Вианне она предполагала воздать почести еще двум звездным шефам, сделав особую врезку сразу после материалов, посвященных бушонам, чтобы напомнить в случае надобности, что в Лионе есть престижные повара и вне созвездия Бокюза.

Прием был как нельзя более симпатичным. Тетдуа, отвечая на вопросы интервью, оказался словоохотлив, у него вообще был хорошо подвешен язык. Он даже выдал кое-какие из своих секретов, дал попробовать новые блюда и указал Пако интересные перспективы для съемки — от широких окон или с террасы, возвышавшейся над всем городом. Панорама была величественной, блюда безупречно изысканные, дизайн обстановки и посуды подобран со вкусом; Лора очень приятно провела там время.

Пако тоже расслабился. Прессе́ из фуа-гра с кремом какао и слегка отваренной с кардамоном грушей, за которым последовали жаренное на углях седло косули со сладким корнем[87] и мильфёй[88] с овощами, вымоченными в соке лесных орехов, победили его утреннюю хандру. Отныне все пошло гораздо лучше. Фотограф сразу же сделал очень хороший портрет шеф-повара в белой куртке, выделив сине-бело-красную кайму на воротнике, которая свидетельствовала о его звании Лучшего Работника Франции, полученном в 1996 году. Всегда осторожная с избытком калорий, Лора протестировала морские гребешки в черно-белом исполнении[89], чоризо[90] с чернилами каракатицы, а еще пюре с грибами и шафраном.

Остаток дня был посвящен тщательно отобранным мастерам-изготовителям: пекарям, сыроварам, колбасникам, владельцам домовых кухонь, пирожникам, кондитерам… Они даже не успели встретиться со всеми, но Пако взялся пополнить список в одиночку за несколько дней. Были и другие налеты на мелкие ресторанчики, откуда Лора выходила немного разочарованной довольно средним качеством этих «машонов»[91].

Но когда они уже входили в свою гостиницу, чтобы немного привести себя в порядок перед тем как отправиться на ужин к Сесиль Франжье, журналистке захотелось заглянуть в бушон «Ножка или Бедрышко», который специализировался на раках и лягушках. Но едва переступив порог заведения, они сразу же почувствовали глухую враждебность.

— А, парижанка явилась!

— Какой прием! — отозвалась журналистка, изобразив недоверчивую улыбку.

— А как я, по-вашему, должен вас привечать? Я ведь забывчивостью не страдаю!

— Простого «здравствуйте» было бы достаточно.

— А вы помните вашу статью «Лион: былой столице галлов не хватило баллов»?

— Название не такое уж плохое, уступаю его вам.

— Да плевать мне на название! Я содержание до сих пор переварить не могу!

— Я уже не помню точно, что именно написала… Это ведь было два-три года назад, не так ли?

— Так я вам освежу память: «Водянистый рак размазан внутри по панцирю, и, что еще досаднее, у его мяса консистенция гигроскопической ваты…» А вот еще того пуще: «Даже мертвых лягушек надо готовить с бо́льшим уважением и энтузиазмом…»

— Ну раз вы так утверждаете, значит, это точно я написала, — согласилась Лора.

— Там ваша подпись была!

— Стало быть, мне хватило смелости… Но я сожалею, если причинила вам неприятности.

— Неприятности?.. Да вы навредили нам… Клиентура сократилась на тридцать процентов!

— Я всегда была искренней и честной в своих суждениях, — возразила она спокойно. — И говорю то, что думаю, без всякого расчета, и никогда ничего никому не обещаю… Я не из тех, кому удается быть тепловатым и сдержанным. Мне либо нравится, либо нет.

— Ну что ж, тут мы похожи! И вы мне не нравитесь… совсем!

— Однако сегодня я вернулась сюда, чтобы самолично проверить: что же у вас изменилось за это время? В таком специализированном бушоне, как ваш, изменения не сразу бросаются в глаза. Мне сказали, что качество заметно улучшилось… Если все так и есть, я готова первой засвидетельствовать это и исправить свое первоначальное суждение.

— Дожидаетесь, чтобы я умер, и сплести мне лавровый венок?

— Не принимайте все так трагически. Если здесь стало хорошо, об этом все узнают…

— В день, когда меня найдут задушенным?

Как только стемнело, двойная гостиная Сесиль Франжье согрелась в янтарном свете хромированных торшеров, помещенных по обе стороны каждого из двух обтянутых небеленым льном диванов. Несколько спотов неброско выделяли пастельного цвета панели, а висячая ажурная люстра покрывала мелкими световыми штришками стол из дерева с красивыми прожилками; все вместе создавало уютную и радушную атмосферу, где было приятно находиться. Мало кому хотелось подойти к высоким окнам и полюбоваться текущей внизу Соной.

Пьер Франжье, как предупредительный хозяин дома, хотел подать Лоре и Пако аперитив, пока Сесиль хлопотала на кухне, разогревая слоеные птифуры.

— Два стакана газированной воды, и все? Вы уверены, что не хотите ничего покрепче? — спросил он их.

— Уверяю тебя, все превосходно… Ночи сейчас короткие, я не выдержу сегодняшний вечер, если начну пить.

— Ну, тебе виднее! В таком случае, может, хотя бы на это согласитесь? — спросил он, доставая пакетик с фисташками из ящика стола.

— Охотно, — откликнулся фотограф.