Ди и Нэн пробудут дома пару недель. Потом они вернутся в Кингспорт, где их ждет работа в тренировочном лагере Красного Креста. Я им завидую. Конечно, папа говорит, что я выполняю столь же важную работу здесь, занимаясь Джимсом и моим отделением молодежного Красного Креста… Но эти мои занятия лишены романтики, которая есть в их работе.

Кут пал[90]. Мы испытали чуть ли не облегчение, когда он действительно пал, — мы так долго этого боялись. Известие о его падении лишило нас присутствия духа на целый день, а потом мы оправились и перестали думать об этой потере. Кузина София, как всегда, была мрачна. Она пришла к нам и принялась стонать, что британцы везде терпят поражение.

— Они умеют стойко переносить неудачи, — мрачно сказала Сюзан. — Потеряв какие-нибудь позиции, они продолжают бороться, пока не вернут их себе снова! Во всяком случае, сейчас мой король и моя страна нуждаются в том, чтобы я нарезала картофель на посадку, так что, София Крофорд, бери-ка нож и помоги мне. Это изменит ход твоих мыслей, и ты перестанешь тревожиться насчет хода военной кампании, руководить которой тебя не пригласили.

Сюзан — молодчина; приятно смотреть, как она всякий раз приводит своими репликами в замешательство бедную кузину Софию.

Что же до Верденской битвы, то она все продолжается, и мы мечемся между надеждой и страхом. Но я знаю, что «они не пройдут». Странный сон мисс Оливер предвещает победу Франции».

— Где ты бродишь, моя девочка Аня? — спросил доктор, который все еще, после двадцати четырех лет супружеской жизни, иногда обращался так к жене, когда никого не было поблизости.

Аня сидела на ступенях веранды, рассеянно глядя на чудесный мир в белом свадебном уборе весеннего цветения. За белым садом среди темно-зеленых молодых елей и кремовых диких вишен неистово насвистывали малиновки. На мир опускался вечер, и над кленовой рощей зажегся огонь первых звезд.

Аня с легким вздохом вернулась из мира грез.

— Я бежала от невыносимой реальности, Гилберт, и пыталась найти утешение в призрачной мечте… мечте, что все наши дети снова дома… что все они снова маленькие… играют в Долине Радуг. Там теперь всегда так тихо… но я вообразила, что слышу, как прежде, звонкие голоса и веселые звуки детских игр. Я слышала свист Джема и пение Уолтера, подражающего альпийским горцам, и смех близнецов. На несколько блаженных минут я забыла о пушках на Западном фронте, и ко мне пришло маленькое, ненастоящее, но сладкое счастье.

Доктор не ответил. Иногда работа заставляла его на некоторое время забыть о Западном фронте, но это случалось нечасто. За последние месяцы в его волосах появилось немало седины, которой не было и в помине два года назад. Однако он улыбнулся глядя в сияющие, как звезды, глаза, которые любил… глаза, которые прежде были полны смеха, а теперь всегда казались полными непролитых слез.

Сюзан, проходившая мимо в своей будничной шляпке и с тяпкой в руке, приостановилась рядом с ними.

— Я только что прочитала в «Энтерпрайз», что одна пара обвенчалась в аэроплане. Как вы думаете, доктор, дорогой, этот брак будет считаться законным? — озабоченно спросила она.

— Думаю, что да, — отвечал доктор со всей серьезностью.

— Ну, не знаю, — сказала Сюзан с сомнением в голосе, — мне кажется, что бракосочетание слишком серьезное дело для того, чтобы связывать его с чем-то таким неустойчивым, как летящий аэроплан. Но теперь все не так, как прежде. Ну, остается еще полчаса до начала молитвенного собрания, так что схожу-ка я в огород немного повоевать с сорняками. Но все время, пока я буду яростно атаковать их, мои мысли будут заняты этой новой неприятностью в Трентино[91]. Не нравится мне эта последняя проделка австрийцев, миссис докторша, дорогая.

— Мне тоже, — печально сказала миссис Блайт. — Сегодня всю первую половину дня, пока я варила ревенное варенье и мои руки были заняты делом, моя душа ждала новостей с фронта. Когда они пришли, я съежилась от страха. Ну, наверное, мне надо тоже пойти и приготовиться к этому молитвенному собранию.

Каждая деревня ведет свою собственную неписаную хронику, передаваемую из уст в уста, от поколения к поколению, в которой есть трагические, забавные и драматические события. О них рассказывают на свадьбах и других торжествах, о них вспоминают зимой у камелька. Истории о совместном молитвенном собрании всех конфессий, проходившем в тот вечер в методистской церкви, было суждено остаться навеки.

Идею провести совместное молитвенное собрание подал мистер Арнольд. Вскоре в Европу предстояло отбыть батальону, который состоял из местных добровольцев, всю зиму проходивших военную подготовку в Шарлоттауне. Входившие в этот батальон юноши из окрестностей гавани Четырех Ветров приехали домой, чтобы провести с родными последний отпуск, и мистер Арнольд, вполне обоснованно, счел, что будет уместным провести общее молитвенное собрание в их честь, прежде чем они покинут родные края. Мистер Мередит согласился, и было объявлено, что собрание состоится в методистской церкви. Прихожане не особенно регулярно посещали молитвенные собрания в Глене, но в этот вечер в методистской церкви яблоку негде было упасть. Пришли все, кто только мог ходить. Пришла даже мисс Корнелия; это был первый случай в ее жизни, когда она переступила порог методистской церкви. Чтобы такое произошло, потребовался конфликт мирового масштаба.

— Прежде я испытывала отвращение к методистам, — спокойно сказала мисс Корнелия мужу, когда он выразил удивление, что она решилась пойти на это собрание, — но теперь не испытываю. Бессмысленно ненавидеть методистов, когда в мире есть кайзеры и Гинденбурги[92].

Итак, мисс Корнелия пошла на собрание. Пошел на него и Норман Дуглас с женой. И Луна с Бакенбардами важно прошествовал по проходу к передней скамье, словно целиком и полностью отдавал себе отчет в том, какую честь оказывает он методистской церкви своим присутствием. Люди были несколько удивлены его появлением, так как он обычно избегал любых собраний, имеющих хоть какое-то отношение к войне. Но мистер Мередит не раз выражал надежду, что его конфессия будет широко представлена на собрании, и, очевидно, мистер Прайор отнесся к этой просьбе очень серьезно. Он надел свой лучший черный костюм; его густые, гладкие, с проседью волосы были аккуратно причесаны, а выражение широкого, круглого, красного лица казалось, как без всякого снисхождения подумала Сюзан, еще более ханжеским, чем обычно.