Над металлическими перилами кровати их взгляды пересеклись. Она почувствовала неловкость от близости человека, который, с одной стороны, был ей совершенно чужим, а с другой – являлся ее мужем.

Муж.

– Странно, правда? – улыбнулся он.

Она улыбнулась в ответ и придвинулась к нему, пытливо глядя в его лицо в поисках хотя бы отдаленного воспоминания. Но все напрасно. Она видела перед собой лишь добрые, участливые глаза.

– Тебе, наверное, нелегко пришлось.

– Твоя кома была тяжелее.

– Скажи, это ты нашел Джулиана?

– Да, я позвонил ему.

– Не понимаю. Если мы – муж и жена, зачем ты это сделал?

– Я не мог сам разбудить тебя, – ответил Лайем. – Я провел рядом с тобой много дней, говорил с тобой, ставил твою любимую музыку. Я делал все возможное, чтобы достучаться до твоего сознания, но ничего не помогало. И тогда я понял, что теряю тебя. – Его голос пресекся.

– Но почему ты решил найти Джулиана?

– Потому что я все знаю, – тяжело вздохнув, признался он.

– Что знаешь?

– То, что ты никогда не переставала любить его.

– Значит, ты очень любишь меня, – задумчиво, с оттенком изумления вымолвила она. Ей было незнакомо это чувство: быть любимой глубоко, до самозабвения. Она ощутила и радость, и печаль. Любовь Джулиана не была похожа на эту. Она скорее напоминала пышный фейерверк, который быстро гаснет и не оставляет после себя ничего, кроме холодного, мертвого неба.

– Я до сих пор люблю тебя, – проговорил он с улыбкой, которая ранила ее сердце.

– Наверное, я тоже тебя любила.

– Да, – кивнул он после паузы.

– И все же я не переставала любить Джулиана? – понимая, что обижает его, спросила она.

– Полагаю, что да, – печально подтвердил Лайем.

– Я причиняла тебе боль? Неужели намеренно?

– Надеюсь, нет.

– Прости меня.

Говорить было не о чем. Как можно извиняться за то, чего не помнишь? Или того хуже – за то, от чего не собираешься отказываться в дальнейшем?

Все началось достаточно просто – с шипения открывающихся автоматических дверей. Джулиан сидел в холле и не сводил глаз со стенных часов. Казалось, стрелки замерли на отметке 2:45. Лайем был у Кайлы, но уходя он попросил его дождаться.

– Привет, Джул.

Джулиан поднял голову и увидел Вэла, направляющегося к нему. Вместо обычной майки и джинсов на агенте был дорогой костюм, шелковая рубашка и роскошный галстук. Он только что вышел из парикмахерской, хотя на плечах у него лежали мягкие кудри, которыми он очень гордился. Расстаться с темными очками его не заставил даже такой официальный вид.

– Это Ласт-Бенд, а не Канны, идиот! – Джулиан готов был поднять друга на смех, если бы не чувствовал себя так паршиво.

Только теперь Джулиан увидел их всех через стеклянные стены холла. У больницы выстроилась вереница лимузинов. Мужчины в помятых черных костюмах устремились к дверям, как саранча.

Джулиан наблюдал такое не впервые и знал, что это означает: в город прибыла пресса.

– Боже, Вэл, что ты наделал?

– Ситуация накалена до предела. Ты нарасхват, Джул. – Вэл картинно раскинул руки, как Иисус на кресте. – Несколько слов журналистам, и твоя история разнесется по свету со скоростью эпидемии. Должен признаться, я и сам такого не ожидал.

– Черт, Вэл, я же сказал тебе, чтобы ты не…

Но было уже поздно. Газетчики заметили его.

Не прошло и пяти минут, как журналисты, вооруженные микрофонами и камерами, окружили их. Вэл подмигнул приятелю.

– Теперь тебе не спрятаться, Джул.

Джулиан понял, что должен любой ценой увести их отсюда, поэтому ринулся не разбирая дороги на улицу, несмотря на то что был одет легко. Журналисты метнулись за ним, на ходу засыпая вопросами:

– Джулиан, это правда? Вы нашли свою Золушку?

– Она действительно в тяжелом состоянии?

– Она все так же прекрасна?

– Как получилось, что Кайла Троу не зарегистрирована в больнице? Или это мистификация?

Джулиан отмахивался от репортеров со своей дежурной улыбкой. Вспышки фотокамер слепили глаза, а их щелчки напоминали пузыри жевательной резинки, лопающиеся во рту проститутки. Под ногами сплетались десятки проводов и мешали идти.

– Здесь нет ничего интересного, ребята. Я в этом городе по делам фонда «Загадай желание». Это все.

Вэл ткнул его в спину.

– Он скромничает. Вы знаете, что свою первую жену Кайлу Джулиан любил всю жизнь. К сожалению, они оба были так молоды… – Он замолчал и огляделся.

Джулиан понял, что Вэл подцепил их на крючок. Журналисты замерли, блеском глаз напоминая охотничьих псов, напавших на след.

Надежды Джулиана разлетелись в прах. Он понял, что обязан взять ситуацию в свои руки.

– Вы не представляете, как я был потрясен, когда узнал, что с ней случилось. Я поспешил сюда, чтобы оказаться рядом с ней…

– Почему они позвонили вам?

– Мне сказали, что Кайла стала жертвой несчастного случая…

– Ее мозг поврежден?

– Может быть, поэтому она попросила позвать вас? Вэл перехватил инициативу:

– Она была в коме почти месяц. Довольно долго ее положение считалось безнадежным… – Он многозначительно умолк. – И тогда доктора обнаружили, что единственное, на что Кайла реагирует, – это имя Джулиана.

Восторженный возглас пронесся над толпой – все учуяли сенсацию. Многие украдкой поглядывали на часы, прикидывая, успеют ли связаться с редакцией раньше остальных.

– Естественно, что Джулиан примчался сюда, – вдохновенно продолжал Вэл. – Он сидел у ее кровати день за днем, держа ее за руку, разговаривая с ней, стараясь вернуть ей воспоминания об их прошлом и с нетерпением ожидая, когда она проснется. – Агент сделал паузу и широко улыбнулся, давая понять, что все закончилось благополучно. – И вот вчера она пришла в себя. Джулиан был рядом с ней. Он стал первым человеком, которого она увидела, очнувшись.

– Каковы были ее первые слова? – поинтересовалась сострадательная дама-репортер.

Джулиан хотел было ответить, но его никто не слушал. Вопросы сыпались один за другим:

– Ее мозг поврежден?

– Она по-прежнему любит вас?

Джулиан вздохнул. Им наплевать на чудо, вернувшее Кайлу к жизни. Им нужна только «история», а вернее – скандал. Лучше – смерть. Что-нибудь сенсационное.

Он огляделся, пристально всматриваясь в лица. Некоторые показались ему знакомыми. Сколько их он перевидал на своем веку, этих хищников. Ни один нормальный человек не в состоянии долго заниматься таким неблагодарным делом.