Валентин спустился на первый этаж и прошёл узким коридорчиком к служебному входу. Однако у турникета он увидел не бухгалтершу, а Маринку, которая балансировала на длинных шпильках, кокетничала, крутила сумочку и щебетала под одобрительный хохот местных увошников. Светлый плащ накинут поверх вечернего платья. Рыжие волосы собраны под аккуратный обруч с двумя симметричными спиралями прядей. Газовый платок вокруг шеи. Пронзительный аромат духов, заполнивший узкий тамбур.

— Вот и мой герой! — Маринка, бросилась и обняла Валентина за шею. — Я говорила, что меня ждёт герой и рыцарь. Нет, это я жду рыцаря, и он спускается ко мне в сиянии своих лат под звуки труб. Мальчики, оставляю вас наедине с искусством разгадывать кроссворды. Не рехнитесь между клетками. Помните, что крах и полный провал, шесть букв, вторая «и», — это вовсе не то, что первым приходит в голову. Валечка, веди же меня!

Охранники качали головами и то ли с сочувствием, то ли с завистью смотрели, как Валентин, приобняв девушку за талию, аккуратно ведёт её к выходу. А в это самое время девушка норовит подвернуть ногу, сломать каблук, обхватить Валентина за шею, подпрыгнуть, достав до датчика пожарной сигнализации сумочкой, удариться о вращающуюся дверь, зацепиться плащом за дверную ручку, чуть не упасть на колени перед самым входом, побежать куда-то по переулку, раскинув руки падающему дождём чёрному московскому небу.

Маринка была пьяна. Её хмель аукал в глазах, искрился на кончиках выбившихся из причёски рыжих волос. Бесенята, уже не хоронясь, ласточками качались на её ресницах, перекидывали друг дружке комочки туши.

— Зонтик! У тебя есть зонтик? У моего рыцаря и героя есть ли зонтик?

Обхватила локоть Валентина двумя руками, прижалась. Примолкла. Шла, ловя ритм шагов. То и дело касалась кончиками пальцев его кисти. Считала шаги шепотом. Напевала про себя что-то нездешнее. Одним дыханием. Так, что мелодия лишь угадывалась в ритме вдохов и выдохов. В переулке пахло сыростью и матчем между «Спартаком» и «Локомотивом». Они вышли на набережную и направились к мосту. Валентин сквозь рукав пиджака ощутил, что Маринку потряхивает. Он остановился, вручил ей зонтик, застегнул на ней плащ, замотав газовый шарфик вокруг шеи, поднял воротник.

— Дурочка.

— Дурочка, — согласилась Маринка и шмыгнула носом.

— Надо такси поймать. Замерзнешь.

— Не надо. Меня вытошнит.

— Может быть, тебе сразу вытошнить?

— Может быть, но как?

— Два пальца в рот, и всё искусство.

— Не могу так.

— Помочь?

— Валечка, мне очень плохо. Мне очень и очень плохо. Меня тошнит, и я тебя люблю.

Валентин отвёл Маринку к парапету, нагнул вниз, вынул из кармана чистый носовой платок.

— Открывай рот.

— Мне стыдно.

— Открывай, говорю. Сейчас легче станет.

Маринку тошнило красным вином и фруктами. Она содрогалась в конвульсиях, всхлипывая после каждого спазма.

— Ну, тихо-тихо. Уже легче. Дыши, Мариночка, дыши, девочка.

Валентин вытер Маринке лицо, высморкал нос и выкинул платок в Москва-реку. Маринка выпрямилась, достала из сумочки салфетку, вытерла рот. Отвернулась, щёлкнула пудрой с зеркальцем.

— Ну вот. Опозорилась. А я мечтала с тобой целоваться сегодня. Куда уж теперь целоваться.

Остановился частник на «форде». Предложил подвезти. Забрались на заднее сидение. Девушка сразу уронила голову Валентину на грудь. Он обнял её за плечи. Зажал в ладони холодные влажные пальцы. Маринку била крупная злая дрожь. Пока они ехали через перекрёстки с мигающими светофорами, разворачивались на перекрытой Варварке, поднимались к Китай-городу, Маринка сопела Валентину в лацкан пиджака, пряча лицо от мелькающего электричества улиц. На углу Новой Басманной остановились на светофоре. Маринка забеспокоилась, задышала тяжело, дёрнулась, открыла дверь и выскочила на проезжую часть, где сразу согнулась в очередном спазме.

— Ты следи за ней, — сказал водитель, принимая спешно вынутые Валентином четыре сотни, — Ей сейчас горячего чаю нужно выпить, а завтра с самого утра — супа.

— Спасибо, разберемся. Удачи, — Валентин захлопнул дверь и подошёл к Маринке, к тому времени уже выбравшейся на газон и обнимающей за ствол дерево.

— Дойдёшь?

— Дойду. Только ты меня не бросай.

Валентин вспомнил, как впервые напился сам. Это случилось ещё на Острове после девятого класса, когда летом устроился подработать на реставрации в монастыре. Сухого закона на Острове никогда не было, а с приездом студентов и сезонных рабочих тем более. Даже в тяжелые годы борьбы с пьянством алкоголь находился всегда. В этот раз кто-то из старшекурсников отправился утром на карбасе в Кемь. Вернулись с целым рюкзаком креплёного вина «Таврида». Пузатые бутылки тёмно-зеленого стекла с высокими горлышками стояли неровной шеренгой в тени дизельной, напоминая провинившихся прапорщиков. Девочки принесли чашки с отбитыми ручками, порезали батоны и колбасный хлеб. Командир с комиссаром сходили в магазин за «славянской трапезой» и консервированными голубцами. Валентин сел за стол наравне со всеми, принятый в стаю ещё ранее, уважаемый за трудолюбие и достойное поведение. Сладкий терпкий напиток со вкусом изюма, когда словно детство выдыхаешь вместе с воздухом после протяжного глотка с прикрытыми глазами. Звон крылатой мелочи в пронизанной вечерним солнцем траве. Дымная полоска вдоль дороги. Звук далёкого железа на пристани. С каждым новым стаканом, когда произносимые студентами тосты оказывались всё более витиеватыми, становилось удивительнее и слаще. Прекрасная девушка Вика взяла его под руку и повела гулять вдоль озера. Они дошли до купальни на другом берегу, где Вика разделась, оставив джинсы и рубашку в руках Валентина, и поплыла, опуская голову под воду, всякий раз появляясь над поверхностью подобно ундине с гладкими длинными волосами. Вылезла на уже остывающие доски, попрыгала на одной ноге, вытряхивая воду из уха, а потом обняла Валентина и поцеловала долгим и отчаянным поцелуем. Много лет потом он ощущал под своими ладонями холодные девичьи плечи в мурашках и скользких полосках водорослей. Если бы он не был так пьян, то влюбился бы. А может быть, он и влюбился, но только не посмел себе в том признаться. Они вернулись к компании. Комиссар щёлкнул по пластиковому козырьку кепки Валентина ногтем, обхватил Вику за талию и усадил к себе на колени. Она сидела на коленях комиссара напротив Валентина и подпевала общему хору, красиво раскладывающему на голоса что-то такое Валентину незнакомое. Ему вновь налили, и он, зажмурив глаза на закатное солнце, выпил долгим сладким глотком. Встал, покачиваясь, побрёл к дороге, поднялся на холм и остановился возле старой разлапистой берёзы. Ему хотелось, чтобы Вика видела его. Увидела, оставила комиссара и пришла. Пришла, чтобы он вновь почувствовал на губах её сладкое пьяное дыхание. Но никто не пришёл, и Валентин сидел на бревне, выбивая носком кеда камушки из-под старого пня. «Сидя на красивом холме, — звучало в голове Валентина. — Сидя на красивом холме. Сидя на красивом холме». И так по кругу одна запавшая в память строчка незнакомой песни.