– Говорю тебе, это не тиф! Сама взгляни: ни озноба, ни сыпи…

– Сыпь выступает позже, и ты это знаешь! – воскликнула жена. – Она лежит в постели всего три дня!

– И пробыла в городе всего четыре, – резко бросил муж. – Ты когда-нибудь видела, чтобы тифом заражались так быстро?

– Возможно, она привезла его с собой, – вздохнула жена. – Тебе не стоило отсылать джентльмена. Мы должны кого-то послать за ним и рассказать правду.

Пожилая женщина несколько минут смотрела на Мейкпис. Лицо ее было усталым, встревоженным и вовсе не злым.

Дверь закрылась. Мейкпис титаническим усилием умудрилась приподняться и сесть, прислонившись спиной к стене, и в отчаянии попыталась собрать ускользающие мысли.

Три дня. Она больна три дня. Это плохо. Теперь она вспомнила. Ей не следовало оставаться здесь. Ей грозит опасность. Ее заметили при дворе. Если Фелмотты явились за ней, кто-то вспомнит, что видел ее с Хелен. Кто-то вспомнит, где остановилась Хелен. Какой-то человек о ней спрашивал. Возможно, Фелмотты уже нашли ее.

– Спокойно, – пробормотал доктор.

– Я… – Она задохнулась. – Мы… мы должны ехать. Сейчас.

– Ты сама знаешь, что не можешь. У тебя нет сил.

– Я должна!

Голос Мейкпис звучал хриплым карканьем, но разговор придавал ей больше сил. Больше энергии.

– Мне нужно ехать, прежде чем этот человек вернется… Фелмотты…

– Успокойся, – велел доктор, – и подумай. Наши хозяева не пошлют за ним сию минуту. Уже темнеет.

Если поспишь сейчас, лихорадка может улечься, и тогда мы сможем…

Мейкпис попыталась встать, но снова упала на колени.

– Выслушай меня! Выслушай, – с раздражением и сожалением просил доктор. – Я понимаю твою панику! Но как врач говорю, что в твоем состоянии нельзя переутомляться! Нужно понимать и уважать пределы собственных сил. В отличие от меня, ты не знаешь, что происходит с твоим телом!

– Простите, доктор Квик, – прошептала Мейкпис, подползая на четвереньках к плащу и неуклюже накидывая его на плечи.

– Что же, по крайней мере, выпей лекарство, чтобы защититься от ночных испарений.

– Нет. После него я всегда сплю.

Ноги были словно свинцовые, но Мейкпис сумела надеть башмаки.

– Ради бога, ты даже стоять не можешь!

Мейкпис несколько раз глубоко вздохнула, схватившись за изголовье кровати, чтобы не упасть, подтянулась и… И встала. Дрожащими руками она подхватила узел с вещами, мешок доктора и шатко, шаг за шагом поковыляла к двери.

– Прекрати это безумие, – прошипел доктор. – Прекрати!

Он резко завладел ее рукой и вцепился в ручку двери, чтобы помешать ей. Она сердито вырвала руку Но при этом осознала, что в голове слышится опасный шорох шепотков. На этот раз точно не воображаемый.

– Делай то, что должна, – приказал доктор, и на этот раз Мейкпис поняла, что он говорит не с ней.

Мейкпис стала спускаться вниз, но внезапно обнаружила, что левая нога восстала против хозяйки. Она подвернулась, повинуясь воле, которая не была ее собственной, и Мейкпис упала. Края ступенек били ноги и бока, лоб то и дело стукался о дерево, пока она с оглушительным грохотом катилась по лестнице.

Снизу и сверху послышались недоуменные голоса. К ней приблизились босые люди в ночных одеждах со свечами в руках. Чьи-то добрые руки помогли ей встать.

– Спасибо… Мне… мне нужно идти, – пробормотала Мейкпис, с трудом ворочая языком.

– Посреди ночи?

Мейкпис услышала нотки подозрительности в голосе задавшего вопрос. Лица окружавших ее людей расплывались.

– Мисс, с вами все в порядке?

Она вырвалась из круга, шатаясь, прошла мимо нависавших над ней фигур и открыла входную дверь. И задохнулась от холода.

Тут же с улицы раздался чей-то крик:

– Да вот она!

Слишком поздно заметила Мейкпис жену белого пекаря, спешившую к дому. Рядом с ней темнел мужской силуэт.

Огромная волна паники поднялась в Мейкпис. Она знала этот силуэт, знала так же хорошо, как собственное имя и стишки из детства. Он ступил в круг, улыбаясь ей своими арктически холодными глазами.

Перед ней был Джеймс.

Несколько секунд Мейкпис в ужасе смотрела на него. Наконец инстинкт взял верх. Она кинулась в сторону в надежде проскочить мимо Джеймса, но тот с молниеносной скоростью бросился к ней, сжал плечи и оттащил назад. Неестественная скорость. Скорость Старшего.

– Ну же, ну же, Мод… Что стряслось? – Он снова улыбался. Улыбкой, выглядевшей ужасно неуместно на уродливо-красивом лице. – Разве ты меня не узнаешь?

– Отпусти меня! – Она в отчаянии обратилась к жене пекаря: – Он не мой друг!

– Но мне показалось, вы его знаете? – озадаченно нахмурилась женщина.

– Она знает. – Джеймс силой положил руку Мейкпис себе на сгиб локтя и прижал к своим ребрам. – Мод! Это я, Джеймс! Твой брат!

– О… теперь… Похоже, я вижу сходство.

Лицо пекаря прояснилось, да и на других лицах появилось облегчение.

– Он не мой брат! – Мейкпис попыталась высвободиться и наконец свободной рукой ткнула Джеймсу в лицо. – Ради бога, выслушайте!

Послышались сочувственные возгласы. Чьи-то руки удерживали Мейкпис. Ее пытались успокоить. Потащили в гостиную и усадили на стул.

– Ну-ну цветочек! – Жена пекаря по-прежнему выглядела немного смущенной. – Ваш брат заказал портшез, чтобы перенести вас в свой дом. Останьтесь здесь, в тепле, пока не придут носильщики. А вы, сэр, не принимайте ее слова всерьез, – добавила она шепотом. – Это в ней лихорадка говорит. Совсем скоро она узнает вас.

– Узнает, конечно, – заверил Джеймс.

В комнате была всего одна свеча, мерцавшая на маленьком столике у стула Мейкпис, и в слабом свете черты лица Джеймса подрагивали и колебались.

– Послушайте! Послушайте меня! – Мейкпис все еще была слаба, и голова кружилась, но она заставила себя выпрямиться. – Он не мой брат! Взгляните ему в глаза! Взгляните на него! Он дьявол! Не оставляйте меня наедине с ним!

Взгляд жены пекаря метнулся к лицу Джеймса и на секунду застыл. Но она тут же опустила глаза и поспешила выйти. Мейкпис неожиданно сообразила, что, даже если ей удастся убедить хозяйку, она ничего этим не добьется. Будь незнакомец хоть посланцем ада, зато он заберет из дома больную, от которой одни неприятности.

Дверь за хозяйкой захлопнулась. Брат и сестра уставились друг на друга.

– Джеймс, – начала Мейкпис так тихо и спокойно, как только могла. – Мы дали клятву, что никогда не покинем друг друга. Помнишь?