— Я лишь немного уменьшил его страдания, — устало ответил целитель. — Это единственное, что я мог сделать.

— Сколько ему осталось? — Голос Грима осип до шепота.

— Не знаю. Травы убьют его месяца через два, но, не будь тут замешан Один, он умер бы еще до твоего приезда. Задолго до твоего приезда. — Постаревший вдруг не на один десяток лет Стринда устало глядел на давнего друга. — Однако, боюсь, его время истекает.

Грим попытался проглотить застрявший в горле комок.

— Он… он знает?

— Знает.

Чтобы занять чем-то руки, Грим вложил в ножны забытый меч, оказывается, все это время он так и сжимал его в руке.

— Не говори ему, что я все знаю. — Он неожиданно поднял голову, чтобы встретить взгляд целителя. — Не говори, что я приходил.

— С возвращением, — произнес за его спиной тяжелый голос Лысого Грима.

— Еще нет. — Грим круто обернулся к деду. — Пока еще нет. В ответ старый скальд лишь молча протянул ему родовой меч.

— Нет. — В голосе внука зазвенела сталь. — Пока еще дышит твой сын, я не могу принять его.

— Он еще дышит, — согласился дед, и внезапно Грим осознал, насколько он стар.

— Но однажды дыхание остановится в его груди. И тебе придется принять Круг. — Амунди присел на край ложа Эгиля.

— Не говори так, Стринда.

— Не говорить чего? Правду? — Глаза Амунди были столь же мрачны, как и его слова.

— Тебе придется унаследовать Круг. — Слова деда прозвучали будто удар меча по щиту. — Все те, кто составляет его, равны, это верно, но кто-то должен стать во главе. Так было со времен Брагги.

— Но остаешься еще и ты, и Оттар, — начал возражать Грим, но дед перебил его:

— Мне, как видишь, немало лет, хоть я, похоже, и переживу собственного сына. — Старый скальд горько усмехнулся. — Да, силы у меня еще есть, но надолго ли? Мы с твоим отцом дали тебе имя Всеотца, ты же на заре жизни выбрал себе путь угодного Отцу Ратей воина-берсерка. Однако избрал тебя Локи. А это означает, что соединив — если это только произойдет — в себе силу обоих асов, ты можешь стать сильнейшим из нас.

«Нет!» — хотелось выкрикнуть Гриму, но он молчал. Молчал, вспоминая десятки подобных разговоров, молчал, признавая правоту мудрого деда.

— Не будем здесь говорить ни об асах, ни о посвященности. В твои годы, голос Амунди звучал все так же невесело, — и я считал это красивой мишурой, довеском к приходящей с рунами силе. Но если говорить о силе, Лысый Грим прав, ты и впрямь первый, кто несет в себе две силы: хаоса и порядка.

Грим поглядел на лежащего неподвижно отца. И отвернулся.

ЦЕЛЕБНАЯ РУНА ИНГ, СВЕТЛЫЙ ФРЕЙР — ЕЙ ХОЗЯИН

Светлый вин исцеляет всех,

кто взывает ему,

могучей силой земли,

возникшей из тела Имира.

Гефа-удача вернется, если сам ты позволишь ей,

взмахнет крылами орла над просторами дольнего мира.

Целители-скальды творят руну Инг тогда,

когда возрождения жаждет души равновесье

и жизненных сил, что надобны тем, кто мстит за смерть друга

иль низвергает с престола кумира.

Голос говорил, рек ему. Голос, отягощенный мощью. — Изо всех могучих орудий, из прекрасного оружия моего, — рокотал голос, — ты выбрал иглу и чашу.

Голос доносился из туманной дымки. Прищурившись, Скагги обнаружил, что стоит возле высокого деревянного стола. Все вокруг было вполне знакомым: и небольшая жаровня, в которой уже успели подернуться серым пеплом угольки, и разных размеров бронзовые чаши и чашечки, и перевязанные кожаным шнурком пучки трав — ромашка и птичий горец казались свежесобранными, а вот зверобою дали завянуть, не подсушив. Скагги еще удивился, кто же собирает эти травы в одно время. И все же это была не скромная горница Амунди Стринды. Массивный дубовый стол, дальний конец которого терялся в туманной дали, стоял на кажущемся беспредельным каменном полу огромного зала, в котором впору жить разве что великанам из старинных сказаний. Стен зала он не видел, но даже запрокинув голову, не смог разглядеть и потолка. Увидел только лишь мощные столбы и колонны, уходящие куда-то в невообразимую высь, где за голубоватым туманом свивались плотные клубы серого дыма.

Когда глаза его привыкли к синеватому полумраку, Скагги вдруг ощутил, что он здесь не один. Силуэты невообразимо высоких фигур маячили вдали и, кажется, глядели вниз на дубовый стол. Он не мог ясно видеть их и не осмеливался более чем на одно-два кратких мгновения оторвать глаз от ступки, в которой толок кору болотного белозора, чтобы самому взглянуть наверх. Фигуры придвинулись ближе. А ведь они, похоже, рассматривают меня, обсуждают, подумалось вдруг Скагги. По спине у него побежали мурашки, захотелось спрятаться куда-нибудь. Но помня уроки Стринды, он не решился даже нагнуться ниже над ступкой, боясь вдохнуть пыль от коры опасного дерева.

— Так и отдай его мне, — раздался вдруг звонкий и вместе с тем убаюкивающий голос. На Скагги повеяло запахом яблок и диких трав.

Послышался смех, за ним шелест тканей, будто говоривший — говорившая стремительно сделал шаг вперед. Узкая с тонкими нежными пальцами травяная рука зависла вдруг над дубовым столом, провела над ним, над горшками, над чашками, над иглами и жаровней, и самим травником, сметая все будто груду ягод и листьев. Их яркие краски поблекли, смежившись чем-то серым и мягким, и в этой новой ткани Скагги узнал плащ Тровина. Вот сейчас наставник повернется, Скагги не терпелось рассказать ему обо всем, что произошло с того последнего вечера в усадьбе…

Огонь…

…И черными глазницами на Скагги глянул обгорелый череп, поднялись из-под плаща черные костяшки пальцев. Нижняя челюсть черепа ходила вверх-вниз, как будто он говорил что-то, повторял раз за разом…

Скагги показалось, что он падает, кувыркаясь уносится куда-то вниз и вниз…

Скагги рывком сел, сбросив ноги на пол. Уставился перед собой невидящими глазами. И хмурый утренний свет в окне затянуло дымом с запахом гари, запрыгали по столу жадные языки пожара. Его будто бы окликнул знакомый мягкий голос, но Скагги слышались лишь хриплые крики бессильного гнева и треск пожираемых огнем поленьев. Он еле слышно пробормотал:

Под корнем норн — брат лиственный

Вешку вниз — средь отцов лука — сведай.

Закладу земли зыбкой не достаться добычей Вранову жару вражьему,

Что пожрать рвется жадно Хеймдаля длани и слух

Плакать длиннобородого детям, Коль волк ночной оплошает.

Увидев перед собой улыбающиеся лица Ванланди и Стринды и привычную горницу целителя, с ужасом добавил: — Я ведь снова забуду…

— Я успел записать, — улыбнулся Амунди.

В центре горницы возле Одинова копья с зацепившейся за шип на наконечнике ниткой тисовых ягод язычки пламени в жаровне весело лизали березовые поленья, но это было единственное веселье в светлой просторной горнице. Собравшиеся в молчании занимали свои места на сдвинутых в круг лавках. Лысый Грим печально оглядел знакомые лица, думая о том, сколько морщин, сколько печали и усталости прибавилось в них за каких-то несколько дней. Думал он и о том, что вновь начать тяжелый и — увы! — неизбежный разговор придется ему. Тяжелая это ноша смотреть в лицо своему миру, видеть его таким, каков он есть, впервые пришло ему в голову.