делом ограбления музея и смертью сторожа Киреева, нами проделано следующее. Арестован некто Силин, похитивший расписную плитку и узорную ковку. Все вещи изъяты и будут возвращены государству. Реализуя оперативные данные, мы вышли на некоего Алимова и его подручного Пронякина. Оба они погибли, но, судя по отпечаткам пальцев, Пронякин и есть тот Сережа, принесший Кирееву отравленную водку. При обыске на квартире погибшего Алимова найден камин французской работы, еще одна вещь, похищенная из особняка.

Начальник главка приподнял ладонь над столом, словно останавливая Вадима.

– Следовательно, все, кроме медальонов, найдено?

– Так точно.

– Продолжайте.

– Свидетель Гринин показал, что он, работая фотографом, снимал для Министерства культуры СССР целый ряд экспозиций, часть из которых впоследствии оказалась ограбленной.

– Конкретнее.

– Музей ремесел в селе Киржи, иконы в церкви села Лутребино, коллекция академика Муравьева и экспозиция в особняке Сухотина. Гринин показал, что некоторые слайды он частным образом, по существующим расценкам, перепродавал коллекционерам и искусствоведам. Среди них оказался Суханов Валентин Андреевич, осужденный по делу ограбления Муравьева. Внимательно ознакомившись с делом и изучив личность Суханова, мы пришли к выводу, что он взял на себя чужую вину. Единственное, чего мы не знали, – смысл его поступка. Я вылетел в учреждение, в котором отбывал наказание Суханов, но в день моего приезда он совершил побег. Выяснив, что Суханов бежит в Москву для сведения счетов с людьми, обманувшими его, мы приняли решение дать ему добраться до Москвы. Нами контролировался каждый шаг Суханова. Он действительно помог нам выйти на преступную группу и явился с повинной. Его непричастность к ограблению академика Муравьева доказана полностью.

– О нем потом, подполковник, сейчас по делу.

– С помощью Суханова, – настойчиво продолжал Вадим, – арестовали некую Кольцову Наталью Васильевну, переводчицу Интуриста, она дала показания о том, что преступную группу возглавляет Долгушин Юрий Петрович.

– Кто такой?

– Делец новой формации, по образованию искусствовед, год рождения 1926-й, член профессионального комитета литераторов, в 1951 году с группой ученых получил Сталинскую премию третьей степени за монографию о грузинской живописи. Поэтому по сей день числится в лауреатах Госпремии. Автор многих статей и нескольких книг. Также по делу проходит жених Кольцовой – бельгийский подданный Альберт Корнье, он вывозил краденое за рубеж. Лимарев у Долгушина, он должен передать его Корнье, получить деньги и уехать в научную командировку в Париж.

– Когда?

– 9 сентября, товарищ генерал.

– За Долгушиным установлено наблюдение?

– Да, с сегодняшнего дня.

– Против Корнье есть весомые улики?

– Только показания Кольцовой.

– Этого маловато. Необходимо его взять с поличным, хватит нам господ иностранцев, пользующихся нашей добротой. Что есть на Долгушина?

– Пока только показания Кольцовой и Суханова. Но вот любопытное место в ее показаниях: «…Долгушин рассказал мне, что „убрал“ Алимова, Пронякина и Семена Яковлевича Липкина…» Мы проверили по нашей картотеке, и оказалось, что Семен Яковлевич Липкин, он же Рыбкин Семен Моисеевич, кличка Мося, дважды судимый вор-рецидивист, работающий по подложным документам директором, вернее, старшим продавцом в маленьком магазине в Сокольниках.

– Сообщите в Главное управление торговли. Пусть их кадровики почешутся. Что сделано?

– Липкин-Рыбкин исчез, объявлен всесоюзный розыск.

– Хорошо.

Генерал встал, прошелся по кабинету.

– Теперь о Суханове. Вы считаете его невиновным?

– Да, товарищ генерал.

– Если так, поезжайте к горпрокурору и воюйте. У вас что-нибудь есть, Андрей Петрович?

– Нет, Василий Павлович.

– Что же, тогда Орлов свободен, а вы останьтесь.

Вадим вышел от начальника главка и спустился в столовую. До закрытия оставалось еще двадцать минут, и он надеялся, что ему достанутся какие-то недефицитные блюда. Нагрузив поднос остатками, Вадим подошел к столу.

– Диетическая пища – залог долгой жизни, – мерзко, как показалось Вадиму, сострил доедавший прекрасный лангет Смолин.

– И тому рад.

– Ты на ковре был?

– Вроде того.

– Слушай, я тут решил тебе помочь. Не благодари. Мой отдел прежде всего призван помогать людям.

– Ты, значит, у нас руководитель отдела альтруизма.

– Называй его как хочешь, но мы подняли дело Хомутова и надеемся, что к завтрашнему дню порадуем тебя в отношении Каина.

– Мы – это значит Калугин?

– Нет, это значит мы с Калугиным.

– Боря, а тебе не кажется, что дело, которым занимаюсь я сейчас, – твое?

– Кажется, но МУР – организация многознающая, и по ней поползли некоторые слухи о твоих служебных перемещениях. Поэтому я заранее хочу наладить добрые отношения с новым замом.

– А если это только слухи?

– Попал-попал, как говорят на бегах.

– Но я тебе тем не менее благодарен, Боря. Я сегодня генералу не доложил о Каине, боялся, что засмеет.

– А ты напрасно боялся. Я уверен, что Каин – подлинная фигура. Тебе Калугин нужен?

– Сегодня нет.

– К утру он принесет тебе портрет Каина.

– Только, пожалуйста, не из Библии с иллюстрациями Доре.

Вадим встал и, кивнув, пошел к выходу.

– Интеллектуал, – сказал ему в спину Смолин.

Филиппыч стоял у машины, с видимым отвращением разглядывая заднее колесо. Он скосил глаза, заметил Вадима и сказал громко, ни к кому не обращаясь:

– Как ездить – так все. А как насчет резины похлопотать, так никого.

– Ты это кому, Филиппыч? – наивно спросил Вадим.

– Народу. Куда едем?

– А ты обедал?

– При такой резине есть шесть раз в сутки положено, – Филиппыч грохнул дверью, усаживаясь в кабину. – Так куда, на Кировскую?

– Нет, в горпрокуратуру.

Филиппыч рванул машину с места и выскочил на Петровку. Вадим откинулся на сиденье и закрыл глаза. День сегодня выдался нелегкий. И он еще не кончился, этот день. Еще предстоит неведомо какой разговор в прокуратуре города. Орлов не знал горпрокурора лично, видел его на совещаниях, слушал. О нем говорили как о человеке крутом и несговорчивом. А впрочем, чего незаконного он будет просить? Он едет за правдой. Но где-то внутри его голос подсказывал, что у его-то правды очень подмытая правовая сторона. Но тем не менее Вадим знал одно: если он получит отказ здесь, то пойдет к генеральному прокурору. Как ему удастся попасть к нему, он пока не знал, но был уверен, что попадет непременно.

* * *

Над городом умирал осенний день. Сентябрь начался солнцем и свежим ветром. Наступала любимая пора Вадима Орлова. Московская осень всегда действовала на него живительно и добро. Он словно уезжал на курорт. Раньше, до Марины, Вадим уходил на бульвары или уезжал в Сокольники и часами ходил по опавшей листве. Сокольники – любимые их с Валерой места. Когда-то, лет десять назад, если у Вадима выдавался свободный день, они уезжали туда к восьми утра. В парк только что начинали пускать. Он был свеж и глух. Гуляющие еще не появлялись, и они уходили к