А ведь со дня на день, если не с часу на час, надо было ждать появления ирокезов. Между тем ворота по-прежнему были открыты, люди де Пейрака как ни в чем не бывало спокойно расхаживали по двору. Правда, несколько раз он ненадолго собирал их, отдавал какие-то распоряжения, и они тут же отправлялись их выполнять. На холме за фортом и на берегу реки непонятно для чего вырыли ямы, но вряд ли то были оборонительные укрепления.

Анжелика заметила, что Флоримон что-то мастерит, сидя на ящике в углу двора; подойдя к нему, она увидела, что юноша набивает трубки из толстого картона смесью серы, хлората и окиси меди.

— Что это ты тут делаешь?

— Петарды…

— Ну и время нашел!

— Выполняю приказание отца.

— Для чего они ему?

— Не знаю. Но видимо, они ему понадобятся…

Анжелика посмотрела вокруг. За несколько часов снег растаял, покрыв блестящими капельками росы траву и листья.

— Флоримон, тебе что-нибудь известно о намерениях отца? Ворота все еще открыты. А ведь ирокезы могут появиться в любую минуту.

— Отец выслал разведчиков, они следят за ними и сообщат нам об их приближении.

— Все-таки что же он собирается делать?!

— Не знаю. Но вы не волнуйтесь, матушка. Положение наше, конечно, очень серьезное, но отец сумеет найти выход и из него.

Такова была общая магическая формула. Все твердили:

«Наш отец… наш хозяин сумеет найти выход из любого положения».

Когда на лице де Пейрака появлялось то особое сосредоточенное, так хорошо знакомое им выражение, все понимали: вопросы сейчас излишни, следует только повиноваться. Но Анжелика, слишком много перестрадавшая, знала, что в жизни даже он не всегда, к сожалению, может найти выход. В глубине души она до сих пор не могла забыть и простить ему, что в то далекое лето он недооценил своего врага, не рассчитал, что удар может быть нанесен мгновенно, и не предотвратил его. Правда, враг был чрезвычайно опасный, чрезвычайно галантный и коварный — сам всемогущий король Франции, Людовик богоданный, XIV. Граф Жоффрей де Пейрак пренебрег тогда опасностью, заглушил в себе голос разума, подсказывавший ему немедленно бежать. Он хотел провести последнюю ночь с ней, со своей женой, Анжеликой. Людовик XIV ударил внезапно, как молния. И жизнь их была разбита.

И даже сейчас ей порою приходилось рассчитывать только на собственные силы, и как часто, увы, она вынуждена была признать, насколько они ограниченны.

Анжелика постоянно была настороже. В любом событии она прежде всего старалась предугадать опасность и тут же начинала изыскивать средства, чтобы избежать ее. Де Пейрак смотрел на жизнь другими глазами, он верил в удачу и действительно считал, что даже из самого трудного положения всегда можно найти выход. Анжелике оставалось только завидовать его оптимизму.

И сейчас де Пейрак был спокоен. Однако он чуть не потерял свое спокойствие, когда, наконец, улучив минуту, Анжелика сказала ему, что вождь могавков жив и что из-за тяжелого ранения он не мог добраться до ирокезов и призвать своих братьев к мщению. Уттаке в их руках, здесь, в Катарунке, ей удалось спасти его жизнь, и сейчас она выхаживает его.

— Где же вы были раньше? Что же вы молчали? — вскричал де Пейрак, едва сдержавшись, чтобы не ударить кулаком по столу. — Известие, по-моему, заслуживает внимания. Оно может в корне изменить все планы. Впрочем, что значит изменить! Вы даже не представляете, как оно облегчает нашу судьбу! Теперь я почти уверен, что все мои замыслы осуществятся и все произойдет именно так, как я задумал.

— Нельзя ли узнать, на что вы решились?

— Пока нет.

— Вы собираетесь защищать форт? Нам придется сражаться?

— Да! И возможно, до последнего… Мы хорошо вооружены и смогли бы одолеть их войско. Но наша победа над ними одновременно явилась бы и нашим поражением, они все равно не дали бы нам здесь житья, и рано или поздно нам пришлось бы покинуть эти места. Я предпочитаю пойти другим путем.

— Каким же?

— Пока я не могу сказать вам ничего.

— Конечно, я слишком глупа, чтоб оценить ваши планы! — с гневом и обидой воскликнула Анжелика. — Вы забываете, что я тоже командовала военным отрядом… Вы считаете, что мое место на кухне. Ваше недоверие ко мне, ваша скрытность приводят меня в отчаяние!

— О! Зато вы удивительно откровенны! Вы так щедры на объяснения своих поступков и чувств!.. Вы даже до сих пор не рассказали мне, что произошло между вами и Уттаке, в результате каких событий, какой неосторожности с вашей стороны вам удалось в тот вечер захватить в плен и привести, как на поводке, самого страшного врага белых. Вы находите, что в этом нет ничего странного? Что это не требует объяснений? Вы куда-то исчезаете, возвращаетесь, если вам заблагорассудится, рискуете жизнью, совершаете удивительные и безумные вещи… И вы, видимо, считаете, что все это не имеет ко мне никакого отношения?.. Вот и сегодня… вы спасли жизнь Уттаке, но вы молчите об этом в течение многих часов, словно я чужой вам человек, к которому вы не смеете подойти. А как вы думаете, в тот вечер, когда эти проклятые французы пожирали вас своими глазами, а вы с таким искусством кокетничали с ними, меня это приводило в восторг? Вам, может быть, кажется, что мне всегда легко и отрадно с вами?

Они почти с ненавистью смотрели в глаза друг другу, потом в их лицах что-то дрогнуло и оба рассмеялись.

— Любовь моя, — сказал Жоффрей, притянув ее к себе, — простите мою резкость. Я слишком люблю вас, и в этом мое несчастье. Я постоянно боюсь, что вы снова ускользнете от меня и что ваша неосторожность погубит вас. Однако признайтесь, что ваша скрытность ничуть не уступает моей… И тем не менее я с каждым днем все больше убеждаюсь, как бесконечно вы мне дороги. Сегодня утром я, наверно, задохнулся бы от отчаяния, не будь вас рядом со мной. Ведь по вашим глазам я видел, что вы испытываете совершенно то же, что и я. Возможно, это и помогает мне держаться. Мы очень близки друг другу, любимая, может быть даже ближе, чем это вам кажется. Однако я вам ничего не скажу. Пока не скажу, моя радость. Наберитесь терпения, прошу вас. Со мною рядом верные и опытные советники, Перро и Мопертюи, они одобряют то, на что я решился.

Он взял лицо Анжелики в свои ладони, поднял его и заглянул ей в глаза.

— Доверьтесь же мне, дорогая!

Под его ласковым взглядом, которому она никогда не умела противиться, ей оставалось только в знак согласия опустить веки и покориться.

Уттаке открыл глаза. В светлом проеме распахнутой настежь двери он увидел две фигуры. Мужчина и женщина стояли над ним, тесно прижавшись друг к другу. Он снова сомкнул веки, ибо знал, что об эту стену разбивается вся его ненависть.

— Уттаке, я приветствую тебя, — торжественно и печально произнес де Пейрак. — Я принес тебе скорбную весть. Мужайся, брат мой. Этой ночью Сваниссит, Онасатеган, Анхисера и Ганатуха предательски убиты патсуикетами.