– С приездом, Николай Матвеевич. – Приветствовал его сторож, поспешая на костылях к машине. По походке и лицу своего работника Солохин тут же понял, что в отсутствие хозяина дедушка не скучал:

– С бодуна, Митрич?

– Виноват, вчера немного перебрал. – Признался старик и тут же успокоил работодателя: – Вы не подумайте, на станции все путем.

– Посмотрим. А что у тебя вчера за повод возник?

– Да знакомый заехал. Угостил старика. Я бы сам столько не стал, да он молодой еще, а мне не уважить стыдно…

Николай махнул рукой, поскольку эмоции сторожа его не волновали, и пошел оглядывать свои владения. Старик не обманул, и внутри станции, и на причале все осталось на месте. Кооператор на всякий случай пересчитал лодки и, поняв, что ущерба не понес, направился к машине.

– Уезжаете? – Жалостливо спросил Корольков. Инвалид лечился пивом и ждал сочувственной беседы, вовсе не желая снова оказаться в одиночестве.

– Вернусь, Митрич. – Пообещал Солохин: – Жену еще не видел, детей… и Грома. Пообедаю и назад. Надо готовиться к мероприятию.

Корольков тоскливым взглядом проводил машину хозяина и отправился в беседку, где после вчерашнего загула еще оставалось несколько бутылок пива. Помимо алкогольного синдрома, его тревожило, обычное для русского человека в подобных случаях, чувство вины. Он понимал, что вчера перестарался. Такого с ним давно не случалось.

Когда уехал его молодой собутыльник, сторож не помнил. Проснулся у себя в каморке на рассвете и долго соображал, как оказался здесь. Сообразить не удалось. Догадался, что принес его сюда вчерашний собутыльник. «Уважительный малый», – подумал инвалид о молодом человеке. С мыслями благодарности он еще полчаса провалялся на своем самодельном ложе. Но внезапно умиление собутыльником переросло в тревогу. Его вдруг обуял страх. «Все ли на месте? Уж не затеял ли парень чего дурного? Напоил старика и ограбил станцию». Вспомнил сторож и о том, что Игорек сидел в тюрьме. Решил тут же проверить свои опасения. С трудом, взгромоздившись на костыли, покинул коморку и тщательно осмотрел хозяйство. На причале пересчитал лодки, велосипеды и заметил большую гадюку. Змея растянулась у самой воды и выглядела странно. У нее оказалось два хвоста. Корольков нагнулся и понял, что гадюка заглатывает змею поменьше. «Гадина, души нет, одна прожорливость, вот и жрет сестренку», – подумал он и стал вспоминать слово. Это слово он втемяшилось ему в голову со времен, когда в Глухов приезжал зоопарк и дед подрабатывал на уборке вольеров. Там на вагончике, где содержали змей, и было написано это мудреное слово. Не вспомнил и пошел дальше проверять территорию. Все оказалось в целости и сохранности. «Сам я гад», – обругал себе инвалид за подозрительность, «Человек меня от души угостил, а я о нем такое».

Потом началось тягостное течение времени. Пиво немного облегчало страдания, но дед тянул его потихоньку, опасаясь опять отключиться. Ходить ему стало трудно. Даже, как он любил шутить, на трех ногах. Костыли не слушались, а единственная собственная нога подкашивалась. Попробовал лежать, поднималась тошнота и головокружение. И Корольков сидел. То на крылечке лодочной станции, то в беседке. Вспомнилась супруга Лидия Ивановна. Шестнадцать лет назад они вместе попали в аварию. Возвращались на грузовике со свадьбы дочери знакомых. Водитель, из числа гостей, сильно поднабрался и по доброте душевной набил полный кузов народу. Грузовик перевернулся. Многих, в том числе и Королькова, покалечило, а жена погибла. Тогда ему ампутировали ногу, и он начал пить. Копеечной пенсии на выпивку не хватало. Продал домик, пропил его с божьей помощью и сделался городским бездомным. Клички БОМЖ тогда еще не знали, и про таких как он, говорили понятное русское слово «бродяга». Но характер дед Корольков имел уживчивый и веселый, под забором почти никогда не валялся, и горожане ему сочувствовали. Потому и взял его на работу мужик, что продавал подержанные машины. Но бизнес в Глухове не пошел, и тот свое дело прикрыл. Корольков бы снова оказался на улице, да тут его отыскал Николай Матвеевич Солохин. Во времена, когда семья Королькова владела собственным домиком, Солохины жили рядом. Бывшее соседство помогло. Так он оказался на лодочной станции.

Все эти события произошли раньше. Сейчас же, после отъезда хозяина, дед совсем заскучал. Он уселся на лавку в беседке и откупорил очередную бутылку «Жигулевского». Сегодня он был даже не против визита щегловских хулиганов. На них хоть покричать можно, все же живые души. А так сиди один и мучайся.

Голова гудела, рот сводила горькая сухота, да и сердце с трудом гнало по жилам старческую кровь. «Нельзя столько пить. Стар уже», – посетовал про себя Корольков и вспомнил. На вагончике передвижного зоопарка было написано слово «рептилии». Он тогда спросил у девушки-юната, что это значит. Она ответила: «так зовут гадов и пресмыкающихся». Старик порадовался проблеску памяти и увидел машину, на которой вчера приезжал Игорек. За рулем сидел другой парень. Своего молодого приятеля он тоже заметил. Тот ехал на заднем сидении. Машина остановилась на главной дороге, ведущей в Щеглы, так и не свернув к лодочной станции. Водитель и пассажир выбрались из салона и направились к нему. Игорек улыбался и издали махал старику рукой. Оба подошли к беседке. Водитель достал сигареты и закурил, а Игорек поднялся к деду и присел рядом:

– Как ты, дедуля, живой?

– Едва живой. Ты уж прости, Игоречек, старика, за то, что давеча отключился…

– Бывает. Еду с другом мимо, думаю, дай погляжу, как ты здесь после вчерашнего. Хозяин-то приехал?

– Только что были. Прямо из Москвы сюда.

– И где он?

– Удостоверились, что все путем, и поехали домой обедать.

– Спрашивал, отчего ты такой бледный?

– Спрашивали.

– И что ты сказал?

– Признался, что вчера со знакомым лишнего принял.

– Меня называл?

– Нет, зачем? Им без разницы.

Водитель, молча чадивший свою сигарету, затоптал окурок и шагнул к ним:

– Хруст, кончай треп. Делай дело и поехали.

Игорек поднялся сам и помог встать Королькову: – Ладно, давай прощаться, дедушка. – Одной рукой он обнял старика, а другой воткнул ему нож в сердце. Тот самый нож, которым накануне так ловко резал томаты.

Нелидову Мака сумела понравится. Голенев попросил Алексея Михайловича показать ей отель «Парус» без него. Бывший афганец со своими помощниками прочесывал город в поисках внучки Мони Корзона. Вернувшись в номер после схватки с Психом и его дружками, он проспал всего три часа, и они всей командой уехали, оставив Сашу на попечение Маки. Мало того, что Олег не уделил время своей приятельнице, он еще заставил ее пройтись по магазинам и купить проводнице одежду. Голенев сунул девушке доллары, но денег Мака не взяла. «Обойдусь. Одевать твоих приятельниц мне в кайф», – сообщила она любовнику и снова заснула. В одиннадцать часов за ней заехал Нелидов. Сначала они, прихватив Сашу, посетили несколько магазинов. Мака сама выбрала два платья, плащ и несколько пар обуви, заставив перед этим женщину перемерить множество вещей. После ее стараний бывшая узница превратилась в леди. И только синяк под глазом и порез на щеке напоминали о ее заключении в подвале насильника. Затем, снабдив ее деньгами на первое время, они с Нелидовым отвезли Сашу к железнодорожному вокзалу. Нелидов остался за рулем, а Мака вышла женщину проводить.